Генерал В. А. Сухомлинов. Воспоминания - Владимир Сухомлинов

В «Киевлянине» он появился в следующей редакции:

Приказ управляющего Киевской губернией от 30 декабря 1906 года

Вступив 18 декабря с высочайшего соизволения во временное управление Киевской губернией, я при первых же объездах города не мог не обратить внимания на неудовлетворительное исполнение чинами городской полиции наружной службы, на что неоднократно обращал внимание киевского полицмейстера. Городовые или совсем отсутствовали на местах, или занимались прогулками по тротуарам. Околоточных надзирателей, а тем более старших чинов полиции я, в особенности в ночное время, совсем не встречал. Несмотря на существующие обязательные постановления, улицы города Киева в совершенном беспорядке, движение извозчиков прямо безобразно. Эти явления объясняются, с одной стороны, плохим знакомством нижних чинов полиции со своими обязанностями, а с другой – отсутствием надлежащего надзора старших. Характерным примером служит полный беспорядок, найденный мною в Старокиевском участке. Отсутствие дисциплины и воинского порядка замечено мною и при осмотре конно-полицейской команды. При представлении мне чинов киевской городской полиции я высказал им, что смотрю на службу полицейскую как на службу военную. Это особенно важно, так как низшие полицейские служители – бывшие солдаты; поддерживать в них воинский порядок – священная обязанность их непосредственного начальства, что очень трудно, раз порядок этот мало известен высшим полицейским чинам, в чем я убедился при ближайшем с ними знакомстве.

Нельзя требовать с нижних чинов строгого исполнения своих обязанностей, раз такими требованиями не проникнуты их начальники.

Сего числа, за болезнью киевского полицмейстера, ко мне явился с рапортом его помощник, коллежский советник Гуминский в сюртуке. Такая форма, во-первых, совсем не установлена для полиции, а во-вторых – недопустима при явке к начальству, так как свидетельствует о сильной халатности. Пустяков в службе нет. Начальники должны подавать собою пример подчиненным. Я уже высказал киевскому полицмейстеру свой взгляд на службу. Предъявляя подчиненным мне лицам известные требования, я настаиваю на их безусловном исполнении; нижние чины будут только тогда относиться к своим обязанностям добросовестно, когда увидят пример старших. Предлагаю киевскому полицмейстеру коллежского советника Гуминского за допущенное им нарушение в форме одежды арестовать на двое суток. Последний раз приказываю передать всем чинам киевской городской полиции мои требования относительно наружной службы. Всякое нарушение наружной службы со стороны нижних чинов вызовет взыскание с их начальников.

Приказ мой прочесть во всех полицейских командах. Управляющий губернией камергер Курлов. «Киевлянин», № 2, от 2 января 1907 года.

Имя Курлова будет связано навсегда с одним из ужаснейших и для России самых тяжелых по последствиям случаев, свидетелем которого мне привелось быть как военному министру, а именно с убийством председателя Совета министров Петра Аркадьевича Столыпина в киевском театре в 1911 году. Удавшееся покушение на Столыпина приписывали тому, что было слишком много охраны. Кроме местной киевской, под начальством подполковника Кулябко, прибыла дворцовая и сам генерал Курлов, начальник корпуса жандармов, с мерами для охраны государя, и прибывших в Киев министров.

Богров, убивший Столыпина, вошел с пропуском охранного отделения под предлогом указать на лиц, якобы приехавших для покушения на председателя Совета министров. Таким образом дворцовая охрана надеялась на киевскую, обе они на личного адъютанта и на Богрова, а Курлов на всех них.

* * *

И на меня террористы постоянно охотились, но безуспешно. Деятельность охранного отделения для моей защиты принимала иногда странные формы.

Весной я назначал обыкновенно парад войскам на Сырце, в лагерном расположении на окраине города.

Накануне одного из таких парадов получено было уведомление Одесского охранного отделения, что двое анархистов выехали в Киев с бомбами, которые предназначены для меня на следующий день.

Начальник Киевского охранного отделения, полковник Еремин, явился ко мне и просил парад отменить. Согласиться на это я, конечно, не мог и просил его только принять со своей стороны меры, которые он считает нужными. Я же поеду в автомобиле на Сырец, где сяду на коня и во время прохождения войск попрошу свиту стать от меня на приличном расстоянии, чтобы не подвергать ее опасности.

С вечерним поездом из Одессы эти два господина приехали, но в сопровождении охранного сыщика, проследившего их до небольшой гостиницы «Киев» на Бибиковском бульваре.

Еремин с чинами своего отделения отправился в гостиницу, где одессит с бомбами и был арестован. Другого его спутника не оказалось, и куда он исчез – было неизвестно.

Поэтому полковник Еремин, приехав доложить мне обо всем случившемся, еще раз пытался уговорить меня отменить завтрашнюю церемонию.

Парад состоялся при чудной погоде, громаднейшем съезде киевского общества, массе собравшегося народа. Все обошлось благополучно.

Тот же полковник Еремин раскрыл революционную организацию, готовившую целый ряд покушений. В Киеве жил мой брат, командовавший бригадой в 9-й кавалерийской дивизии. В тот дом, где была его квартира, из этой организации ухитрились поместить в должности швейцара техника, изготовлявшего бомбы.

Как потом оказалось, шесть бомб он успел приготовить, а с седьмой попался с поличным, и вся партия была ликвидирована. В кармане у этого мнимого швейцара оказался мой портрет, вырезанный из «Нивы». Когда его спросили, зачем понадобилось ему мое изображение, он нагло ответил: «Помилуйте, ведь это такая уважаемая личность в городе, почему же мне не иметь его портрета».

Другое покушение на меня готовилось вблизи моего места жительства. Дом мой расположен был на некотором расстоянии от Александровской улицы, по которой проходил трамвай. Когда я выезжал в экипаже, кучеру приказано было проделывать это медленно, шагом, чтобы не попасть под вагон, мчавшийся близ самого тротуара. Это было подмечено, а также и то, что часто я выезжал между тремя и четырьмя часами пополудни, что и предполагалось использовать для покушения.

Это неожиданно выяснилось на суде, о чем приехал доложить мне прокурор Клингенберг. Судили убийцу несколько человек, и, когда был вынесен приговор, он почему-то пожелал рассказать, по его выражению, «покаяться» в покушении еще на одно убийство.

В избранный им для этого день в запряжке моего экипажа оказалась неисправность, и я пешком отправился к губернатору, графу Игнатьеву, жившему недалеко от меня.

Проходя по безлюдному Крепостному переулку, я встретил незнакомого мне человека, как мне показалось, пришедшего в недоумение и приостановившегося. Это и был тот убийца, который объяснил на суде, что, обдумывая, как он станет на подножку коляски и в упор выстрелит в меня из револьвера, вдруг, совершенно неожиданно, увидел меня перед собой. Это до такой степени поразило его, что он растерялся и ничего не сделал. «Идет один, совершенно спокойно. У меня рука не поднялась, а будь он в коляске, выстрелил бы», – откровенно пояснил подсудимый.