Насколько мы близки - Сьюзен С. Келли

Вдохновленная образами пасхальных презентов Рослин и журнальными картинками, я вновь вспомнила недавнее замечание Рут.

– Каталог! – воскликнула я. – «Санданс»! О-о, Рут! Давай этим летом устроим себе жизнь по каталогу! Ужины под открытым небом, пылающие факелы, огромные арбузы, напитки в барах на колесиках, шампанское в ведерках со льдом, ароматизированные свечи, полотняные зонтики. И салаты из цветков настурции. Обещаешь, Рут?

Ее ответный взгляд светился нежной снисходительностью.

– Жизнь по каталогам не для меня, Прил. Я даже клубни не способна прорастить. К тому же не забывай, все эти картинки – подлог.

За нашими спинами хлопнула рама. Мы оглянулись.

– Мам! – крикнула Слоун из открытого на втором этаже окна. – Где те перчатки, что мне подарили на Рождество? Никак не найду, а они мне будут нужны для лыж!

– Иду! – крикнула Рут и напоследок еще раз провела ладонью по бутонам. – Считается, что когда пионы близки к цветению, то нужно обрезать побочные, слабенькие бутоны, чтобы растение отдавало всю свою силу самым крупным и пышным цветам. Но ведь это снова выбор! – Странные жалобные нотки отчаяния в ее возгласе были так нетипичны для Рут. – Снова выбирать – принести ли в жертву маленькие бутоны ради блага крупных? Выбор за тобой.

Пока мы шли к ее дому, Рут опустила ладонь на мою руку.

– Послушай-ка, Прил, с пионами есть еще одна проблема, – скороговоркой сказала она. – Взрослые кусты плохо переносят пересадку.

Я посмотрела на нее, потом на ее пальцы с короткими ногтями, накрывшие веснушки на моей руке. Рут нервным жестом потерла горло и тускло рассмеялась:

– Боже, что я несу. Совсем тебе голову задурила с этими цветами. Эдак ты решишь, что я чокнулась. – Она привычно смахнула волосы со лба.

– Устраиваешь прощальную сцену в духе Роберта Редфорда? – предположила я.

Рут вздрогнула, уронила руку, и ее знаменитая улыбка сверкнула в полную силу.

– Не волнуйся. Цветы будут в порядке, – пообещала я. – И мои розы, и твои пионы. И даже Рид. Затаскаем его по баскетбольным финалам.

– Рид… – растерянным эхом повторила она.

– Когда ваш рейс?

– В десять минут девятого.

– Хочешь, отвезу в аэропорт?

Она покачала головой:

– Рид отвезет.

– Что ж. В таком случае… счастливого пути. Отдыхай на всю катушку.

Рут взмахнула рукой:

– Пока-пока.

– До встречи. Буду ждать возвращения, – сказала я.

Обычное дружеское прощание подруг. Но она не вернулась. И я была не просто подругой.

Уже через два дня я получила весточку от Рут – открытку, которую она послала из аэропорта Денвера. Небольшой квадратик, отведенный для сообщения, был заполнен корявыми строчками:

Стюардесса шепнула, что у меня пятно на джинсах (белых джинсах, само собой!). Должно быть, во время ланча лазанью шлепнула. Ну не идиотка? Ты наверняка будешь рада об этом узнать.

Твоя Рут.

Я хохотала долго, до слез, прежде чем сунуть открытку в стопку других бумаг рядом с компьютером. И храню ее до сих пор.

Риду она написала письмо. Но прежде, чем это письмо легло в почтовый ящик, не одна, а две ночи заморозков подряд превратили многообещающие зеленые горошины пионов в съеженные, почерневшие шарики. Содержание письма мне неведомо, но эффект его был не менее убийствен. Рут последовала данному мне когда-то совету насчет писателей, с той лишь разницей, что молчаливой и хитроумной была она. Мне досталось изгнание.

Когда Рид с треском распахнул нашу заднюю дверь, Скотти оторвался от пакета соленых крекеров – его обычная затравка перед ужином. Рид, однако, в его сторону и не глянул. Он направился прямо ко мне и ткнул в лицо конверт. Руки у него тряслись, но я узнала почерк Рут.

– Ты знала?! – прорычал Рид.

Озадаченная, я потянулась к письму, но Рид отдернул руку, и конверт громко хрустнул в его пальцах.

– Ты знала? – взревел он еще громче. – Ты знала!

– Спокойнее, дружище, – подал голос Скотти. – Объясни, в чем дело?

Сузив глаза, Рид прожигал меня взглядом.

– Ее спроси. – Его рот был узок, как лезвие ножа. – Ну же, Прил. Расскажи ему. Мне ведь ты сообщать не собиралась, верно?

Уже изнывая от тревоги, я воскликнула:

– Что-то с Рут? С детьми? О чем ты, Рид? – Перед глазами замелькали лавины, сломанные кости, обмороженные пальцы.

Рид готов был меня оплевать.

– О Рут, о ком же еще. – Он дернул головой, раз, другой, потом затряс точно безумец. – С ней все нормально. Нормальнее не бывает. Настолько нормально, что она там остается!

– Остается? – удивилась я. – Надолго? А как же школа?

– Куда как надолго, – ответил Рид. – Навсегда.

– Да ладно тебе, Рид, – снова вмешался Скотти. – Кто не грешит такими письмами в отпуске? «Какая жалость, что тебя нет с нами, красота немыслимая, ни за что не уедем». И далее в том же духе.

Рид его не слушал, он по-прежнему смотрел только на меня.

Я взмокла, ноги стали ватными. Ни о чем больше не спрашивая, ничего не уточняя, я поняла: ошибки нет. Но я поняла это потому, что знала Рут. А не потому, что она мне сказала.

– Нет, Скотти, – процедил Рид, скребя пальцем строчки с адресом. С новым адресом Рут. – Она вполне конкретна насчет… своих намерений. Рут не вернется. Ни завтра, как предполагалось, ни через неделю, никогда. Выкладывай все начистоту, Прил. Вы же не разлей вода.

Мой мозг взорвался обрывками разговоров, вопивших о том, чтобы их вспомнили до последнего слова.

– Почему? – выдохнула я.

– Почему? – передразнил Рид. – Вот ты мне и объясни почему. Боюсь, твоя подруга прислала отнюдь не детальный список причин. – Он хлопнул письмом об стол, но из руки не выпустил. – Феминистская галиматья!

Я тяжело опустилась на один из стульев перед столом, уже накрытым для ужина.

– Я ничего не знала, Рид. Ничего не знала.

Бог мой. «Рут… Рут», – в отчаянии безмолвно повторяла я. Рут не вернется. Она не вернется домой. К Риду. Ко мне. Как она могла?

Рид шагнул к окну, уперся скрещенными руками в верхнюю планку рамы и уронил на них голову.

– Пожалуйста. Прошу вас. Объясните мне ради всего святого. Что в нашей с ней жизни… во мне… такого ужасного? Почему Рут все бросила?

Телевизор в соседней комнате взорвался восторженными криками болельщиков, приветствующих удачный бросок.

– Восемнадцать лет, – пробормотал Рид. – Восемнадцать лет вместе. А в финале моя жена исчезает за горизонтом, потому что… потому что… – он взглянул на конверт, – ей хочется – пардон, ей нужно начать все сначала. Начать сначала? – выкрикнул он во весь голос, словно иначе смысл слов до него не дошел бы. – Не будь это так затаскано, я помер бы со смеху. «Тельма и Луиза» отдыхают! – Его черты вновь исказились от гнева. – Только я-то ничего подобного не заслужил, уж вам это отлично известно, черт побери! Боль читалась на его лице. Я видела, как ярость сменяется обидой, недоумением. «Рид ее обожает», – сказала как-то Рослин. Прошли годы, и я ощутила тот же безошибочно узнаваемый укол зависти.