Тайна предсказания - Филипп Ванденберг

В то время как Леберехт говорил, бородатый монах разглядывал его, прикрыв глаза и вертя свой зрительный камень между большим и указательным пальцами. После довольно продолжительной паузы Эммерам весело улыбнулся.

— Ты говоришь о родине, сын мой, но при этом совсем не знаешь ее! Родина — это то, что человек знает лучше всего остального. Библиотека же ни для кого не является родиной — ни для тебя, ни для меня, ни даже для брата Андреаса, который провел здесь почти всю свою жизнь. Ни один человек за весь свой век не сможет прочитать книги, которые здесь собраны. Для этого тебе понадобятся, может быть, сотня жизней и в сотни раз больший мозг. Тогда ты станешь всезнающим.

— Боже сохрани! Ни единый человек не может быть всезнающим. Это сказал еще Сократ. И то, что определенными вещами мы занимаемся больше, а иными меньше, заложено в природе человеческой. Мой интерес, например, в первую очередь относится к древним философам, алхимии и астрономии.

— Сплошь языческие науки…

Леберехт пожал плечами.

— И поэтому они имеют меньшее значение?

— Нет, конечно нет. Я даже склонен утверждать обратное. Астрономия древнее, чем пирамиды, тоже, кстати, имеющие языческое происхождение. Несмотря на это, астрономии придается величайшее значение. — Монах вновь прибег к помощи своего зрительного камня и взглянул вверх, где на высоте, под самым потолком, громоздились ряды книг, достижимые лишь с помощью лестницы. — Возможно, однажды наступит время, когда верхние книги будут храниться в самом низу, а нижние — наверху…

По недоумевающему взгляду юноши Эммерам мог заключить, что тот не совсем его понимает.

— В этих стенах никто не должен объяснять тебе систему, благодаря которой помещены книги в этой библиотеке…

— Если позволите, я скажу: по их содержанию. Я нашел все книги о растениях в одном месте — и точно так же все книги о геометрии и истории. Мысль о том, чтобы искать труды доктора Лютера среди книг по алхимии, вообще не приходила мне в голову.

— Да ты плут, сын мой! Конечно, ты найдешь все книги на одну тему в одном и том же месте. Но всякая библиотека — отдельный мир, и в каждом мире имеется собственная система, согласно которой этот мир функционирует.

Слова Эммерама повергли Леберехта в изумление. Он не сомневался, что точно знает библиотеку черного монаха, по меньшей мере место книги из каждой области знаний; но мысль о том, что этот порядок подчинен определенной системе, до сих пор не приходила ему на ум.

— Смотри сюда, — начал Эммерам. — Основа нашего бытия — творение, оно как будто фундамент человеческого существования. А где идет речь о творении? В Ветхом Завете! Поэтому все издания Ветхого Завета, а также труды о нем, как фундамент здания, ты найдешь в самом низу. Над ним помещаются Новый Завет и труды по религии и теологии. — Эммерам, взмахнув рукой, повернулся вокруг своей оси. — Над ними располагается философия со всеми своими подразделами. На философию опирается история. На историю — география. Над географией — ботаника, алхимия и медицина. Над ними — геометрия, математика и архитектура. А еще выше, прямо под сводами, помещены книги о светилах, астрология и астрономия. И за всем этим скрыт второй, запретный мир. Но это тебе уже известно.

Взгляд Леберехта скользил по полкам. Он часто удивлялся тому, что порядок книг из одной области науки вдруг нарушался, чтобы продолжиться на новом месте. Теперь ему все стало ясно: он думал, что различные отрасли науки были расположены рядом, но вертикально; на самом же деле они располагались горизонтально, уровнями, как камни здания.

— Я понимаю, — задумчиво произнес он.

Тут бородатый старец начал смеяться.

— Почему вы смеетесь, брат Эммерам? Давненько уж я не слышал, чтобы кто-нибудь так смеялся.

— Возможно, сын мой. Но разве не забавно, что твоему отцу Адаму пришлось бороться с той же проблемой! Он был умен, как ученик Аристотеля, но не хотел понять порядка в библиотеке. Вместо этого он начал в уме нумеровать отдельные arcae, начиная с полок, слева от входа, и вышел на число "52", по количеству недель в году.

Леберехт прервал его:

— Как вы называете те высокие ящики, где хранятся книги?

— Arcae, — ответил монах. — Arca — это редкое латинское слово и означает оно "ящик", "ларь", но также "гроб" и "тюрьма". В библиотеках же оно означает всего лишь книжную полку.

Старик не понял, почему юноша вдруг стал таким бледным. В голове Леберехта шумело. Он все еще не мог забыть надпись, которую оставил для него отец в доме у Гавани: "FILIO MEO L.* TERTIA ARCA". Леберехт переписал ее в свой дневник, разгадывая ее значение годами, но всегда напрасно. Самую большую проблему при этом представляло для него слово arca. Вначале он перевел его как "гроб", что было близко могильщику. Но где же тут смысл? Тогда он предположил, что отец мог оставить для него в каком-то шкафу или ящике золото или деньги, попавшие ему в руки во время работы на кладбище. Наконец, Леберехт должен был признать, что его бедная семья не имела ни трех шкафов, ни ларя с тремя ящиками, и оставил надежду разгадать значение двух слогов. Из-за того, что его отец Адам так часто бывал в месте, где слово arca получало совершенно особое значение, загадочная надпись виделась Леберехту в новом свете.

Он не знал, что ему делать. Должен ли он открыться брату Эммераму, спросить его, что может скрываться за этой надписью, какие книги находятся именно на этой полке и есть ли в этом аббатстве другие полки, которые имеют такое обозначение?

Еще ни на что не решившись, Леберехт издалека услышал колокольный звон — не тот жалкий, тонкий звук поминального колокола, который разносился с утра до вечера после прихода чумы и с каких-то пор совсем затих, но большой перезвон собора и лежащих вокруг церквей. Он разливался над городом многообещающе, подобно многоголосому хоралу. Но лишь когда в хорал вступили колокола аббатства, когда громкие крики эхом отдались в коридорах монастыря и брат Эммерам, несмотря на свои лета и подагру во всех костях, пал на колени и перекрестился, Леберехт понял, что случилось: чума отступила.

Леберехт помог старцу подняться на ноги, и они радостно, как дети, обнялись. У брата Эммерама в глазах стояли слезы, и от волнения он не мог произнести и слова. Леберехт тоже не находил слов, которые были бы уместны в этой ситуации. Торопливо пожав монаху руку, юноша повернулся, спустился по каменным лестницам, пересек двор, на который выходила церковь аббатства, и ворвался внутрь жилого флигеля, где теснилась группа черных монахов. Братья, от которых распространялась вонь, как в козьем стойле, производили самое неприятное впечатление, хотя и приветствовали его дружелюбными возгласами. Леберехт устремился на воздух.

Целью его был расположенный напротив церкви вход в аббатство; однако тот все еще был заложен поперечными балками. Леберехту не терпелось вырваться наружу, поэтому он развернулся и помчался назад, к маленьким воротцам, откуда вела дорожка в сад. Господи Иисусе, они стояли приоткрытыми, чтобы дать доступ чистому воздуху, без чумной дымки. После того как сад остался позади, молодой человек спустился по узким каменным ступеням, которые вели от большой террасы аббатства в город. Железные ворота были закрыты, и Леберехт забрался на стену, а оттуда спрыгнул на улицу. Он был свободен!