Четверть века в Америке. Записки корреспондента ТАСС - Андрей Шитов

Однозначного и всеобъемлющего ответа на эти вопросы, разумеется, не существует. Но после каждого нового подобного психологического шока американцы заново его ищут.

Например, специалисты из Секретной службы США, отвечающей за охрану высшего руководства страны, тщательно изучили все известные попытки покушения на политиков с 1949 года и пришли к выводу о том, что у этих покушений почти никогда не бывало политических мотивов. Чаще всего нападавшими двигала жажда славы — пусть и одиозной, геростратовской.

«Культ личности»

Американцы гордятся своим индивидуализмом. Можно сказать, у них существует своего рода «культ личности» — отдельной свободной человеческой личности. Самостоятельность и самодостаточность приветствуются и поощряются. Считается, что «за правду» можно и нужно идти и одному против всех. Образ подобного «героя-одиночки» — один из самых распространенных голливудских стереотипов.

В целом подобное отношение к правам человека, наверное, хорошо и правильно. Но что если «своя правда» понимается извращенно? Разве не может она в таких случаях становиться весьма опасной негативной ценностью? Не говоря уже о том, что, если опираться на Библию, эгоцентризм вообще греховен.

Еще советским пропагандистским штампом было и существование в массовой культуре США «культа насилия». Для меня самоочевидно, что он сохраняется и поныне, в том числе в детских мультфильмах. Более того, с появлением Интернета и сетевых игр он неизмеримо разросся. Надо полагать, он тоже защищен творческими и коммерческими правами и свободами. Связь виртуального насилия с реальным, на мой взгляд, как минимум вероятна.

Некоторые мои американские критики утверждали, что мне с моими взглядами место в тоталитарном обществе. По-моему, это само по себе не имело отношения к обсуждаемой теме. Но зато позволяло наглядно проиллюстрировать мой исходный тезис.

Представим себе, что американские власти вдруг взяли и отменили гражданские права и свободы, заменив их жестким полицейским режимом. Скорее всего стрельбы на улицах в США в результате поубавилось бы. Но «правительство народа, из народа и для народа», как определял его Авраам Линкольн, на это сознательно не идет. Свободы сохраняются. Продолжается и стрельба. Это вопрос политического выбора.

Честно говоря, последнее рассуждение — не мое. Его мне подсказал один из анонимных американских участников дискуссии в Интернете по поводу моего обмена мнениями с Гиббсом. Мне оно кажется совершенно правильным.

Откликов вообще в Cети было множество. Из них явствовало, что даже в США многие верно поняли смысл моего вопроса. А что касается иностранцев, то, например, один канадец написал: «Я не поклонник российской системы, но этот русский поднял вопрос о вашей стране, которым задается и весь остальной мир…»

Хватало, разумеется, и ругательных отзывов. Это нормально. Я, собственно, только и хотел, чтобы американцы наконец придумали (и договорились между собой), как им избежать новых кровавых боен. Так сказать, и свободы соблюсти, и безопасность обрести.

«Цена свободы»

Выше я уже упоминал, что через два года после Аризоны грянул еще более кошмарный Сэнди-Хук. И Обама публично ставил горький вопрос: «Готовы ли мы признать, что такое насилие, которому раз за разом подвергаются наши дети, — якобы цена нашей свободы?»

А я ведь как раз и спрашивал ровно то же самое, только без «якобы». Конечно, для Обамы вопрос был риторическим. Но, если на то пошло, точно так же его воспринимают и повсюду в мире. Просто подразумеваемые ответы — прямо противоположные…

И, кстати, ссылки Белого дома на «сложность и неоднозначность» проблемы насилия также не срабатывают за пределами США. Все же знают, что таких серийных криминальных кошмаров, как в Америке, не происходит больше нигде в мире, хотя чудовищные теракты случались и в иных местах, включая Россию.

То есть другие страны все-таки находят способ не давать кому попало беспрепятственно вооружаться. А американцы расплачиваются, во-первых, за то, что еще при «отцах-основателях» своей республики возвели право граждан на ношение оружия в конституционный принцип (этому посвящена Вторая поправка к Конституции США), а во-вторых, за сохранение в стране до сегодняшнего дня чрезвычайно богатого и влиятельного оружейного лобби во главе с Национальной стрелковой ассоциацией.

Но на мой вопрос о том, может ли быть востребован в США зарубежный опыт внутриполитического «контроля над стрелковыми вооружениями», следующий за Гиббсом пресс-секретарь Обамы Джей Карни промямлил, что дело не в международных сравнениях и что с сором в своей избе американцы будут разбираться самостоятельно.

Ну и чтобы закруглить этот разговор. Осенью 2017 года, уже при Трампе, в Лас-Вегасе был поставлен мрачный антирекорд: вооруженный преступник застрелил 58 и ранил 422 человек (еще несколько сот пострадали в давке). Один из самых популярных консервативных комментаторов в США Билл О’Райли подчеркнул, что эта жуть была «оборотной стороной американской свободы».

А весной 2018 года по Америке прокатилась волна выступлений школьников и студентов под общим названием «Марши за нашу жизнь». После очередной бойни школяры пытались доказать взрослым политикам, что естественное право людей на жизнь все же важнее права на ношение оружия, пусть даже и конституционного.

Но снова все ушло в песок. Дело дошло до того, что некоторые американские либералы даже возлагают надежду на ненавистного им волюнтариста Трампа: может, хоть ему удастся разрубить этот узел?

Хотя, по-моему, вряд ли.

Фото к Главе 8:

8.1. Автор с сыном Ваней на Рождественском приеме в Белом доме, 2009

8.2. После интервью. Бригада Гусмана, 2011

8.3. Автор на Рождественском приеме в Белом доме при Бараке Обаме

45-й президент США Дональд Трамп стал последним американским лидером, при котором я работал в Вашингтоне. По сути я застал самое начало его правления.

Мне жаль, что так получилось, потому что он же был и самым необыкновенным и интересным хозяином Белого дома на моем профессиональном веку. Олигарх-миллиардер, которому антикварная музейная обстановка в президентской резиденции вполне могла казаться скромной, если не «бедненькой».