Бойня - Дик Фрэнсис

Когда мы приехали на Итон-сквер, я предложил высадить его у подъезда, но Литси сказал, что проводит меня до гаража. Он напомнил мне про темные переулки и про осторожность.

— Ну ладно, — сказал я, а сам подумал, что в половине второго, когда я поеду за Даниэль, мне придется снова идти в тот самый темный переулок, и тогда мне будет угрожать куда большая опасность.

Мы с Литси вошли в дом. Даусон встретил нас в холле и сообщил, что принцесса и Беатрис разошлись по своим комнатам переодеться и отдохнуть.

— А Робби где? — спросил я. Даусон с легким неодобрением сообщил, что Робби слоняется по всему дому и нигде не задерживается дольше, чем на минуту. Я пошел наверх за новым телефоном и увидел, что Робби спускается с верхнего этажа.

— А вы знаете, что там, наверху, есть еще одна кухня? — спросил он.

— Да, я туда заглядывал.

— И еще пара слуховых окон. Я там устроил несколько ловушечек. Так что, если услышите, как наверху стреляют, берите людей и бегите туда.

Я заверил его, что непременно так и сделаю, и повел его вниз, показывать, как работает новый телефон.

Система телефонов в этом доме была простая и в то же время довольно запутанная: всего один номер, на котором висело с десяток аппаратов.

Звонили только три из них: тот, что стоял в гостиной, телефон в кабинете, где днем работала миссис Дженкинс, и телефон в цокольном этаже. Когда телефон звонил, тот, кто находился поблизости от одного из этих трех аппаратов, снимал трубку и, если спрашивали кого-то другого, связывался с нужным человеком по внутреннему переговорнику. Например, именно так Даусон в воскресенье сообщил мне, что меня спрашивает Уайкем. Все это было устроено затем, чтобы на каждый звонок к телефону не подходили человек по шесть одновременно. Из комнат для гостей можно было звонить в город напрямую, так же, как и из апартаментов принцессы и ее мужа. Даусон сказал, что в доме редко бывает так много народу, как теперь, и поэтому телефон занят не так уж часто. Так что обычно система работала гладко.

Я объяснил, как пользоваться новым телефоном. Подключить его было легко: выдернуть из розетки старый и включить новый.

— Если нажать вот эту кнопку, — объяснял я, — ваш разговор будет записан на пленку. А если нажать на эту, вашего собеседника будет слышно на всю комнату.

Я установил это маленькое чудо техники в гостиной.

— Пока мы все здесь, пусть он лучше стоит в гостиной. Днем, если в доме никого не будет, как сегодня, можно переставлять его в кабинет миссис Дженкинс, а ночью, если Даусон не будет возражать, в цокольный этаж. Записывать надо все звонки, даже случайные. Стереть их потом ничего не стоит.

Но записывать надо все, чтобы это вошло в привычку.

Все кивнули.

— Такой неотесанный человек! — заметил Даусон. — Я этого крикуна где угодно узнаю.

— Жалко, что нельзя прослушивать телефон Беатрис и записывать ее разговоры, — сказал Литси, когда Даусон и Робби вышли из комнаты.

— Когда она наверху, как сейчас, мы можем просто снять трубку и слушать.

Мы сняли трубку, но сейчас во всем доме никто не разговаривал. Можно было сидеть и слушать часами, но тогда нам не смогут дозвониться из города.

Литси с сожалением повесил трубку и сказал, что будет проверять каждые несколько минут; но к тому времени, когда Беатрис спустилась вниз к обеду, его бдение никаких результатов не дало.

А я тем временем поговорил с Уайкемом и прослушал записи на своем автоответчике. Ни то, ни другое не заняло много времени. Возможно, кто-нибудь в это время и снимал трубку с других аппаратов, но я никаких щелчков не слышал.

Беатрис спустилась вниз и потребовала свою «Кровавую Мэри». На ней было веселенькое белое платье с подсолнухами. Литси радушно ухаживал за нею, не смущаясь ее открытой неприязнью.

— Я знаю, вы все хотите, чтобы я уехала, — напрямик заявила Беатрис, — но, пока Ролан не подпишет контракт, я останусь здесь!

Принцесса тоже спустилась к обеду, а Ролан остался у себя. Когда мы вернулись в гостиную. Литси ловко рассадил всех так, что я оказался у самого телефона. Сам он спокойно прихлебывал свой кофе и улыбался. Все сидели и ждали.

Когда телефон наконец зазвонил, Беатрис вздрогнула.

Я поднял трубку, включив одновременно запись и динамик, и в комнате раздался голос, говоривший по-французски.

Литси тут же вскочил, подбежал ко мне и сделал знак, чтобы я отдал трубку ему.

— Это не Нантерр! — сказал он.

Литси взял трубку, отключил громкоговоритель и принялся разговаривать по-французски.

— Oui... non... certainement... ce soir... oui... merci...[3]

Он повесил трубку, и телефон почти тут же зазвонил снова. Литси снова поднял трубку, послушал, поморщился, включил запись и громкоговоритель и передал трубку мне.

— Это он! — шепнул Литси, но мы и без того узнали знакомый надменный голос, произносивший слова ни одного из которых я не понимал.

— Пожалуйста, говорите по-английски! — попросил я.

— Я говорю, — повторил Нантерр по-английски, — что хочу поговорить с принцем Литси и чтобы его немедленно позвали к телефону.

— Его нет, — сказал я. — Что ему передать?

— А вы кто такой? — спросил Нантерр. — А, знаю! Тот жокей.

— Да.

— Я же приказал, чтобы вас убрали из дома!

— А почему я должен слушаться ваших приказов?

— Вы об этом пожалеете!

— Почему? — спросил я, но переходить к конкретным угрозам он не собирался. Скорее всего, потому, что просто еще не придумал, что со мной делать.

— Мой нотариус приедет завтра, в десять утра, — сказал он. — Пусть его проводят в библиотеку, как в прошлый раз. Он будет ждать там. Когда он приедет, Ролан де Бреску и принцесса Касилия должны спуститься вниз. Принц Литси и Даниэль тоже. Все они должны подписать бланк, который был в «дипломате» нотариуса. Нотариус засвидетельствует каждую подпись и унесет документ в своем «дипломате». Ясно?

— Ясно, — спокойно сказал я. — Только этого не будет.

— Будет!

— В «дипломате» нет никаких бланков.

Это его не обескуражило.

— Нотариус принесет готовый документ того же содержания. Пусть подписывают документ нотариуса.

— Они не собираются его подписывать, — сказал я.

— Я вас предупреждал, что будет, если документ не будет подписан!

— И что же будет? — спросил я. — Вы не можете заставить людей действовать вопреки совести.