На тайной службе у Москвы. Как я переиграл ЦРУ - Хайнц Фельфе

Упомянутая инициатива Советского Союза вошла в историю как «предложение Сталина от 10 марта 1952 года». В нем трем западным державам предлагалось «незамедлительно обсудить вопрос о мирном договоре с Германией», содержался проект такого договора и ставилось на повестку дня «скорейшее образование общегерманского правительства, выражающего волю немецкого народа».

Согласно этому предложению, единая Германия не должна была вступать в какие-либо коалиции или военные союзы, но имела право на создание «собственных национальных вооруженных сил» в целях обороны. Предлагались также вывод всех оккупационных войск, ликвидация иностранных военных баз и гарантия основных демократических прав граждан страны.

В соответствии с указанными предложениями воссоединенная Германия должна была стать нейтральным государством, как Швеция, например, или Швейцария. Но Аденауэр не хотел этого. Как позже заметил в этой связи политический деятель СДПГ Шмидт, Аденауэр «полностью сделал ставку на американскую карту». Предложение Сталина было отвергнуто, и вместо него 26 мая 1952 года ФРГ заключила договор с США, Великобританией и Францией, который вступил в силу 3 мая 1955 года. Тем самым ФРГ была полностью включена в систему Запада, а США, Великобритания и Франция получили право содержать на ее территории свои войска — ФРГ стала членом НАТО и Западноевропейского союза.

Почти в это же время, 15 мая 1955 года, Австрия заключила с четырьмя великими державами — Советским Союзом, США, Великобританией и Францией — Государственный договор, который, провозгласив постоянный нейтралитет этой страны, привел к выводу с ее территории всех оккупационных войск. Была создана небольшая национальная армия, служащая оборонительным целям. Таким образом, австрийцы серьезно отнеслись к советским предложениям и с тех пор живут в независимом, процветающем, нейтральном государстве.

Сегодня нет смысла пускаться в досужие домыслы о том, как бы сейчас выглядел мир или хотя бы Европа, если бы в ней существовала такая группировка нейтральных государств — Швеция, Германия, Австрия, Швейцария, — которая, будучи свободной от блоков и гнета гонки вооружений, могла бы заниматься повышением собственного благосостояния. С полным безразличием Аденауэр развеял по ветру благоприятные для Германии возможности. Именно в этот короткий отрезок времени — весной 1952 года — был потерян шанс на воссоединение обоих германских государств. Даже при наличии богатой фантазии трудно себе представить, что это время и такой шанс можно еще вернуть.

Я в эти годы часто задавал себе вопрос: не мог ли Советский Союз быть заинтересованным в разделении Германии, чтобы затем втянуть восточную часть страны в свою политическую систему? И каждый раз приходил к выводу, что Советский Союз в этом случае должен был бы действовать совершенно иначе, чем он действовал. Мог ли, например, Советский Союз пойти на пребывание войск союзников в Западном Берлине и примириться с превращением этого города в занозу в теле Германской Демократической Республики, если бы он заранее исходил из перспективы образования на занятой им территории самостоятельного восточногерманского государства с угодной ему системой?

Я хорошо помню празднование двухсотлетия со дня рождения Гёте в 1949 году в Веймаре, в котором я участвовал как студент — почитатель его таланта. Там я познакомился с очень интересными людьми. Правду говорят, что путешествие — это познание, если путешествуешь активно и, я бы добавил, не теряешь зря времени. Дни в Веймаре я старался провести именно в таком духе. Был я там, как и всегда в своих поездках, с паспортом для въезда в любую зону в качестве представителя студенческой организации Боннского университета. На одном из банкетов я познакомился с советским журналистом и его элегантной женой. Оба были одеты по последней моде, хотя его поведение и движения были при всей внешней элегантности несколько неловкими. Он говорил на отличном немецком языке, без всякого акцента, и у меня с ним завязался разговор. Он произвел на меня впечатление своим глубоким знанием истории. Его рассказ о боннском периоде студенческой жизни Карла Маркса, о чем я тогда ничего не знал, меня как боннского студента весьма заинтересовал. Должен признаться, что я тогда вообще мало знал о Карле Марксе.

То, что советский журналист был отличным знатоком творчества Гёте, я подчеркиваю лишь потому, что это служило нам связующим мостом в нашей беседе, в ходе которой мы то и дело возвращались к личности великого веймарца и к торжествам в его честь. В этой области я, к моему облегчению, мог быть более подходящим собеседником для моего нового знакомого. Но я хорошо запомнил главную политическую тему нашего разговора. Речь шла о соотношении политических сил и перспективах Германии. Содержание разговора я могу передать довольно точно и полно, поскольку советский журналист четко формулировал то, что мне уже самому становилось все яснее.

Вы должны признать, говорил он, что разгром гитлеровского рейха и восстановление демократии по западному типу едва ли что-либо изменили в системе общественных отношений в западной части Германии. Решающее влияние во всех сферах жизни по-прежнему остается в руках промышленников и помещиков, которые еще более укрепили свои позиции в результате переплетения их интересов с интересами американского, английского и французского капитала. Провозглашенные в конституции демократические права и свободы остаются в действительности привилегией имущих классов, в то время как трудящиеся массы лишены права на свободное волеизъявление. Одновременно полным ходом идет американизация немецкой культуры и образа жизни. Каждый честный немец не может спокойно наблюдать, как подлинные культурные и духовные ценности, которыми по праву гордится немецкий народ, уступают место американскому «культурному варварству», кока-коле, жевательной резинке, наркотикам и сексу. Можно сделать только один вывод, продолжал он, что путь, на который вступила Западная Германия, не может соответствовать интересам высокоорганизованной нации, которой был и остается немецкий народ с его вековыми традициями общественной, политической и культурной жизни. Мне кажется, что факты говорят сами за себя и не требуют комментариев.

Последующие события подтвердили пункт за пунктом правильность его оценок. Это особенно отчетливо проявилось при образовании западногерманского государства в 1949 году, когда западные оккупационные власти и пресмыкающиеся перед ними западногерманские политики категорически отказались от проведения народного референдума по вопросу о будущем государственном строе и единстве Германии.

Такое развитие с логической последовательностью повело к разрушению единства Германии и к ее расколу на два диаметрально противоположных друг другу государства. Хотя проекты искусственного разделения Германии, изобретенные в западных столицах («план Моргентау» и др.), были официально отклонены еще в Потсдаме, вся политика США, Великобритании и Франции направлялась не на поиски согласованных и взаимоприемлемых путей развития восточной и западной частей Германии, а на углубление контраста между ними, возникшего на основе принципиально различных представлений западных держав и Советского Союза насчет того, как должно выглядеть будущее Германии.

В то время как Советский Союз исходил из необходимости коренной перестройки общественного и экономического порядка в стране, чтобы исключить возрождение милитаризма и нацизма и гарантировать развитие Германии по мирному и демократическому пути, западные державы поставили перед собой цель превратить Германию в инструмент своей политики. Они хотели господства в Европе, они стремились к «отбрасыванию коммунизма», они старались не допустить любое прогрессивное развитие в социальной и политической структуре как Германии, так и других европейских государств. Результатом этого является заинтересованность западных держав в сохранении любой ценой (по крайней мере, в западной части Германии) прежнего классового порядка со слегка обновленным демократическим фасадом.