Сердце Пандоры - Айя Субботина

— Что ты сказал? — каким-то почти зловещим шепотом переспрашивает она. Подбирается, как будто собирается держать оборону одна против команды регбистов. — Тебе вдруг стало не все равно, как и с кем я провожу время?

— Да, стало! — Я все-таки припечатываю кулаком стену справа от ее головы. Костяшки саднит, но боль совсем не отрезвляет — я еще больше пьянею от этой выпяченной непокорности. — Стало, Полина. Я не хочу больше ни хера знать о твоих постельных приключениях: ни от тебя, ни, тем более, из новостей. И если ты не в состоянии держать свою личную жизнь под замком, то обзаведись вибратором — они, по крайней мере, глухие и немые.

— Ты слышишь, что говоришь? — Полина так резко вскидывает руки, что я, заторможенный алкоголем, не успеваю защититься, и обе ладони плашмя с громким шлепком врезаются мне в грудь.

— Прекрасно слышу и готов повторить.

Я знаю, что она ударит еще раз, но на этот раз совершенно осознанно не хочу ей мешать, даже если в этих маленьких руках откуда-то взялось столько силы, что после новой порции кожа под футболкой горит огнем, как будто на меня опускаются не хрупкие женский ладони, а печатный пресс.

— Я — женщина! — Полина искрив взглядом, тяжело дышит, и теперь уже мы оба знаем, что разговор не закончится, пока мы либо не убьем друг друга, либо не найдем новый компромисс для наших договорных отношений. — И у меня есть потребности, Адам! Может тебе плевать на меня, ты брезгуешь и вообще боишься испачкать свою блестящий нимб, но, представь себе, я нравлюсь мужчинам!

— Охотно верю, что нравишься, — успеваю вставить я, а сам пытаюсь отыскать логику в ее спитче про брезгливость и… что там она еще говорила? Мой блестящий нимб? Серьезно?

— Знаешь, в чем разница между нами?

Медленно, чтобы не выпустить из фокуса ее разъяренное лицо, мотаю головой, и волосы снова сползают на глаза. Ну и хрен с ними.

— Мне не все равно, с кем ложиться в постель. Не все равно, кто будет меня трахать, потому что я очень надеюсь, что это будешь ты! Но, видимо, мне сначала придется покаяться во всех грехах, заказать молебен по умершей до брака невинности, год просидеть в монастыре и…

— Хватит, Полина, — перебиваю, морщась от ее крика. — Ты слишком громкая, от тебя голова болит.

— Ты вообще слышал, что я сказала?

Снова киваю, и снова она на минуту щурится, а потом неожиданно заводит руки за голову, возится с волосами и распускает их по плечам. Потом цепляет пальцами края футболки и без раздумий стаскивает ее через голову, бросает на пол как бесполезную тряпку. Контраст светлой кожи и блестящих каштановых волос просто сводит с ума, как и ее темные соски, которые возбужденно стоят под полупрозрачным кружевным лифчиком. Я прекрасно помню их форму и цвет, помню брызги дождя на тугой шоколадной плоти, помню, как перекатывал их пальцами, и как Полина вздрагивала в ответ, словно от электрошока.

— Что за представление, Полина? — На этот раз ей плевать на мою насмешку.

— У меня есть потребности, Адам. Я молодая, сильная, здоровая женщина. И у меня в крови такой гормональный напалм, что я до сих пор в раздумьях, как еще не сожгла весь дом.

— Зашитая женщина, — напоминаю я, пока пальцем провожу границу у нее под грудью. Полина втягивает живот, с шипением проталкивает сквозь зубы порцию воздуха.

Мы смотрим друг на друга, глаза в глаза. Полина поднимает руки — резко и одновременно грациозно, как балерина, за секунду справляется с застежкой лифчика и просто стряхивает его с плеч.

У меня начинает кружиться голова. Шум то гаснет, то снова нарастает, но это просто мелочи в сравнении с тем, что творится у меня в штанах. Будь проклят человек, придумавший молнии и узкие джинсы.

Взгляд Полины сползает на мои губы, и она говорит то, от чего мои бедные яйца втягиваются в мошонку.

— Ты, я надеюсь, в курсе, что женщину можно трахнуть еще и языком?

Я очень даже в курсе.

Мне нужно признать это, даже если будет больно, противно — и утром я захочу разбить все зеркала в доме, лишь бы не видеть в отражении окончательно и бесповоротно павшую женщину.

Я хочу его. Хочу вот то, что сидит внутри этого двухметрового вечно спокойного мужчины с глазами цвета чайных кристаллов из потустороннего мира. И этого, совершенно непрошибаемого, ставящего меня на место одним своим «Полина, не ори» или «Хватит уже». Хочу коктейль из Злого Адама и Флегматичного Адама: взболтать, но не смешивать.

Можно попытаться оправдать эту течку стрессом, нервами, недосыпом, гормонами, погодой, в конце концов, но зачем обманывать саму себя?

Мне не нужен никакой другой мужчина, мне нужен именно этот. Мне необходимо снова укутаться в его запах. Необходимо обнять и натереться им, словно дорогим маслом.

Адам явно издевается: он вообще меня не трогает, даже пальцем. Просто смотрит, пока я расстегну молнию на джинсах, спущу их по ногам вместе с трусиками, нарочно виляя бедрами. Я ведь собиралась его соблазнить, мое подсознание решило это за меня, потому что утром я сделала полную депиляцию, и сейчас стою перед своим упрямым мужем совершенно голая. Остались только носки, но когда я пытаюсь стянуть один пальцами второй ноги, Адам меня останавливает:

— Не снимай, мне нравится.

— Любишь девочек в носочках? — подначиваю я.

— Это лишнее, — говорит он.

— Лишнее? — не понимаю я.

— Множественное число. «Девочка» здесь только одна.

Дурацкий короткий диалог, и Адам снова убийственно невозмутим, но это заводит так же сильно, как и всплеск злости. Я словно запиваю мороженное горячим кофе, смешиваю горячее с холодным, добиваясь идеальной химической реакции.

Мои руки уже у него на плечах, и я слишком недвусмысленно — совсем недвусмысленно, полностью очевидно! — с силой нажимаю ладонями. Адам ведет плечом, сбрасывает мои попытки поставить его на колени.

— Успокойся, сказал же.

Он лениво, немного пьяно, прячет улыбку в уголок рта, и я непроизвольно стону, потому что эта расслабленность сытого мужика бьет в голову крепче абсента. Теперь мы оба на равных, только в его крови виски, а в моей — концентрат из пахнущего шоколадно-вишневым алкоголем дыхания. Я даже рот открываю пошире, чтобы вдыхать каждую порцию, словно жизненно необходимую ингаляцию.

— Не хочу успокаиваться, — тише, но все так же нервно признаюсь я. Когда стоишь перед полностью одетым мужчиной абсолютно голая, стесняться таких простых откровений просто смешно.

Адам одной ладонью упирается в стену, а другой обнимает мою шею, пробует пальцем артерию, снова усмехается, доводя мой пульс до отметки «с таким не живут». Наклоняется, из-за разницы в росте делает шаг назад и просто жжет взглядом мои болезненно твердые соски. Я думаю, что продержусь и не убью его за эти пыточные паузы, но уже хватаю за волосы, заставляя отклонить голову немного в сторону.