Жили-были-видели… - Леонид Чачко

Через несколько часов плавания галсами (с поворотами относительно ветра) входим в широкую Свирь. Река вольно течет между островами, берега заросли лесом. К полудню, выйдя к какому-то широкому разливу, неожиданно попали под жесткий шквалистый ветер с сильным дождем и градом. Пришлось вовсю потрудиться с парусами и помокнуть. За очередным поворотом ветер стих, яхта выровнялась. Решили пристать к берегу, обсушиться, оглядеться. Судя по карте (и как потом выяснилось, на самом деле), место, куда мы попали, было абсолютно глухое, настоящий медвежий угол (в прямом и переносном смысле). На берегу какие-то домики. Оказалась фактория – магазин, где принимают от аборигенов дичь и рыбу и продают патроны, бензин, керосин и, главное, водку. Вот при нас причалила лодка, двое местных выскочили на берег и направились к магазину. Люди невысокие, светловолосые и светлоглазые – весь или чудь («чудь белоглазая»?) – и крайне странного поведения. Вытащив из магазина ящик водки, тут же за порогом уселись на завалинке и распили бутылку. Затем один куда-то ушел, а второй взял шест и стал шарить им по дну, как-то нехорошо на нас поглядывая и ворча что-то себе под нос. Так продолжалось часа полтора. На наши расспросы процедил сквозь зубы, что в свой предыдущий сюда приезд утопил где-то здесь мотор и явно подозревает нас в том, что мы его выловили и спрятали. Наконец он что-то нащупал, вытащил свой мотор из воды, укрепил на лодке и начал дергать за веревочку стартера. Подошел его напарник, и они стали делать это по очереди. Так продолжалось еще пару-тройку часов, после чего мотор неожиданно (для нас) завелся и они, распив еще одну бутылку, уехали. Вскоре отчалили и мы.

Следующее приключение ожидало нас вблизи города Подпорожье. Там через реку был перекинут мост, предельная высота которого оказалась ниже нашей мачты. При попытке проскочить мост, откренивая яхту, задели перекрытие своим форштагом (передней металлической растяжкой мачты), и штаг порвался. Пришлось снимать мачту, ремонтировать и снова ставить уже по другую сторону моста.

Пока стояли в Подпорожье, успели познакомиться с местными жителями, которые очень помогли нам с нашим многострадальным мотором. Побывали дома у наших знакомцев, поразил их скудный, барачный быт. Видно, что город сложился как место поселения ссыльных, своего рода «101-й километр» для Ленинграда, остаток славного Свирьлага.

После ремонта двинулись дальше, вниз по Свири, через шлюзы, плесы и стремнины и наконец вырвались на просторы Ладожского озера. Дальше проложили курс по карте и компасу на север, в направлении карельского поселка Питкяранта.

Предстоял настоящий морской переход, вне видимости берегов, на расстояние до 100 миль (около 150 километров). Шли курсом бейдевинд (ветер сбоку), била крутая волна, изрядно качало, но яхта отлично слушалась руля, легко взбиралась на волну. И тут даже я, человек, не очень внимательный к нюансам поведения окружающих, обратил внимание, как тяжело переносит качку наша Вера – жена капитана. Юре пришлось объяснить мне по секрету то, что остальные уже знали, – Вера была в положении, месяце на четвертом! Да, не стоило, пожалуй, пускаться в плавание при таких обстоятельствах! Но делать было уже нечего, да и моего мнения никто не спрашивал…

При подходе к Питкяранте разглядели, что на берегу сплошные лесосклады, низкий берег завален лесным мусором, бревнами, и решили даже не подходить к нему. Определились со своим местом по карте и повернули к следующему пункту маршрута – городу Сортавала.

Подход к гавани Сортавалы скрыт в лабиринте гранитных островков и шхер. Из синей воды там и тут торчат здоровенные черные гранитные валуны, по скосам которых карабкаются зеленые сосны. Фарватер сложный, но хорошо обставлен знаками, так что подход к причалу не составил большого труда. Ошвартовались, вылезли на пирс, и тут к нам подваливает пограничный наряд с собакой и начинает внимательно проверять документы: Сортавала находится в пограничной зоне и въезд без особого разрешения туда запрещен. Разрешение у нас есть (подписано на Лубянке), документы в порядке, но что-то пограничников не устраивает, требуют, чтобы мы проваливали, откуда пришли. Оказывается, им не нравится конкретно Гриша, они подозревают в нем скрытого эстонца, а эстонцы имеют скверную привычку бегать через границу, которая здесь рядом (парадоксальности ситуации добавляет то, что Гриша, жгучий брюнет, на самом деле перс и, как таковой, имеет внешность скорее цыганскую, но никак не эстонскую). В общем, после длительных дебатов и торга мы приходим к соглашению, что постоим несколько часов, осмотрим город и уйдем.

Городок очень симпатичный, со многими архитектурными особенностями и памятниками. Ребята отправляются на экскурсию, а я, к сожалению, в другую сторону – искать стоматолога: у меня не ко времени разболелся зуб. Стоматолога нашел в военном госпитале, причем молодой военфельдшер обрадовался мне не меньше, чем я ему. Не буду описывать мучений, которые мы причинили друг другу, скажу только, что, когда я, пошатываясь, уходил из госпиталя, навстречу мне шли товарищи, обеспокоенные долгим моим отсутствием.

Вернулись к яхте, ребята поели (я лишь с грустью наблюдал), и мы отчалили. Вышли из шхер и направились к острову Валаам, ориентируясь на высокий шпиль собора Петра и Павла, видный на просторах озера на многие километры. По мере приближения остров вырастает из синей озерной воды обрывистым гранитным массивом, покрытым яркой зеленью. Монастырская бухта глубоко вдается в берег, похожа на фьорд своими высокими скальными берегами. Скалы снизу доверху размалеваны надписями, не всегда приличными, причем многие потребовали для исполнения незаурядного акробатического искусства – одно время, в сороковые годы, на острове находилась школа юнг. Мы подошли к каменному пирсу с уходящей вверх лестницей, вырубленной в граните, пришвартовались и для вящей безопасности решили немного оттянуть яхту от берега на якоре. Саша взял якорь, раскачал его и ловко закинул в воду метров на десять. Раздался всплеск, и якорь бесследно исчез под водой, оставив нас всех остолбеневшими: Саша забыл подвязать к якорю канат… А ведь без якоря плавать-то, вообще говоря, нельзя…

Положение складывалось почти безвыходное. Дно в бухте довольно глубокое – метров шесть-семь, вода не слишком прозрачна, а на дне – ил. Я решил тряхнуть своими навыками ныряльщика. В хозяйстве нашлась маска для подводного плавания, я натянул свитер, сверху – рубашку, обвязали меня для страховки за пояс веревкой, в руки дали вторую, и я полез в воду. Обожгло. Вода градусов восемь. Сжав зубы, ныряю и плыву в направлении предполагаемого местонахождения якоря. Видимость в воде примерно на метр. Шарю по илистому дну руками и, как ни странно, после второго или третьего нырка натыкаюсь рукой на якорь! Подвязываю к нему веревку и медленно выплываю на берег – уже нет сил. Ребята растерли меня, дали спирта – и через полчасика я уже как огурчик (здоровый все-таки я был человек!). Якорь и вместе с ним судьба похода были спасены.

Установив яхту на всякий случай в некотором отдалении от берега (хотя кругом не было ни души), отправились всей компанией осматривать красоты острова.

К этому времени (1963 год) остров еще не обрел своего нынешнего статуса туристской и церковной достопримечательности, хотя в бухту на его северо-западной оконечности уже ходили регулярные теплоходы из Петрокрепости. Большой Петропавловский собор стоял обветшавший и заколоченный. Население острова составляли в основном бывшие обитатели колонии калек – инвалидов Великой Отечественной войны, которых туда свозили из Питера, дабы не портили народу впечатления от недавней победы. Сельскохозяйственные угодья и сады, разведенные монахами до войны, были разорены, знаменитое монастырское кладбище разграблено – жители приладожских деревень приплывали на лодках и снимали мраморные плиты с могил для своих нужд. В северной оконечности острова, на длинном и тонком мысу, в старом ските расположился лепрозорий.