Уйди скорей и не спеши обратно - Фред Варгас

— Мой племянник и крестник. Пустил меня к себе жить, потому что он хороший парень. Знаете, Адамберг, я ведь остался таким же несносным, как вы сохранили свою гибкость. С тех пор я стал еще несноснее. А вы стали еще гибче?

— Не знаю.

— В те времена вы многого не знали, и, похоже, вам было на это плевать. Что вам понадобилось в доме, о котором вам ничего не известно?

— Ищу убийцу.

— И при чем тут племянник?

— Дело связано с чумой.

Вандузлер-старший кивнул. Потом взял швабру и дважды стукнул в потолок в том месте, где штукатурка уже порядком облупилась от ударов.

— Нас здесь четверо, — пояснил Вандузлер-старший, — и мы живем друг над другом. Святому Матфею стучать один раз, святому Марку два, святому Луке, которого вы видите здесь с тряпкой, стучать трижды, а мне четыре раза. Семь ударов — общий сбор евангелистов.

Убирая швабру, Вандузлер взглянул на Адамберга.

— А вы не меняетесь, — сказал он. — Вас ничем не удивишь?

Адамберг молча улыбнулся, в это время в столовую вошел Марк. Обойдя стол, он пожал руку комиссару и недовольно поглядел на дядю.

— Я смотрю, ты уже успел заболтать гостя, — сказал он.

— Прости, Марк. Двадцать три года назад мы вместе ели осьминога.

— Окопное братство, — пробормотал Люсьен, складывая тряпку.

Адамберг взглянул на специалиста по чуме, Вандузлера-младшего. Худой, нервный, жесткие черные волосы, в лице что-то индийское. Он был одет во все черное, только ремень выглядел немного кричаще на общем фоне, на руках серебряные кольца. На ногах у него Адамберг заметил тяжелые черные ботинки с пряжками, похожие на те, что носит Камилла.

— Если вы желаете говорить с глазу на глаз, боюсь, нам придется выйти, — сказал Марк Адамбергу.

— Не стоит, — ответил тот.

— Ваше дело связано с чумой, комиссар?

— Вернее, со знатоком чумы.

— Тем, кто рисует эти четверки?

— Да.

— Это связано со вчерашним убийством?

— А как по-вашему?

— По-моему, да.

— Почему?

— Из-за черных пятен на коже. Но четверки служат, чтобы защищать от чумы, а не насылать ее.

— И что из этого следует?

— А то, что, как я предполагаю, ваша жертва не была защищена.

— Так и есть. Вы верите в силу этой цифры?

— Нет.

Адамберг посмотрел Вандузлеру в глаза. Похоже, тот говорил искренне и даже слегка обиделся.

— Верю не больше, чем в амулеты, кольца, бирюзу, изумруды, рубины и множество других талисманов от чумы. Они, конечно, стоят гораздо дороже, чем простая четверка.

— Для защиты от чумы носили кольца?

— Те, у кого было достаточно средств. Богатые реже умирали от чумы, сами не зная, что защищали их толстые стены их домов, где не было крыс. Гибли главным образом простые люди. Потому так и верили волшебным свойствам драгоценных камней — бедняки не носили рубинов и умирали. Самым могущественным считался алмаз, в нем видели самую сильную защиту: «Если носить алмаз на левой руке, он убережет от любых несчастий». Отсюда у богачей пошел обычай в знак любви дарить своей невесте алмаз, чтобы уберечь ее от беды. Обычай остался, но уже никто не знает его смысла, как никто уже не помнит значения четверок.

— Убийца помнит. Где он мог об этом узнать?

— В книгах, — ответил Марк, нетерпеливо махнув рукой. — Если вы расскажете мне, в чем дело, комиссар, может быть, я смогу вам помочь.

— Сначала я должен спросить, где вы были в понедельник около двух часов ночи.

— В этот час произошло убийство?

— Около того.

Медэксперт говорил про половину второго, но Адамберг решил увеличить срок. Вандузлер зачесал свои жесткие волосы за уши.

— При чем тут я? — спросил он.

— Извините, Вандузлер. Мало кому известно значение четверки, очень мало.

— Все правильно, Марк, — вмешался Вандузлер-старший. — Это его работа.

Марк с раздражением отмахнулся. Потом встал, взял швабру и стукнул один раз в потолок.

— Сигнал для святого Матфея, — пояснил старик.

Все замолчали, слышался только стук посуды, которую мыл Люсьен, не прислушиваясь к разговору.

Через минуту вошел высокий, очень широкий в плечах блондин, из одежды на нем были только свободные холщовые штаны, подвязанные веревкой.

— Звали? — негромко спросил он.

— Матиас, — сказал Марк, — чем я был занят в два часа ночи в понедельник? Это важно, никому не подсказывать!

Матиас на мгновение задумался, нахмурив светлые брови.

— Ты вернулся поздно и принес с собой глажку, это было часов в десять. Люсьен тебя накормил, а потом ушел к себе вместе с Элоди.

— Эмили, — обернувшись, поправил Люсьен. — Просто немыслимо, неужели трудно вбить себе в башку ее имя!

— Мы сыграли две партии в карты с крестным, — продолжал Матиас, — он выиграл триста двадцать франков и ушел спать. Ты остался гладить белье мадам Булен, а потом мадам Дрюйе. В час ночи, когда ты складывал доску, ты вспомнил, что завтра тебе нужно отнести две пары простыней. Я тебе помог, и мы вдвоем выгладили их на столе. Я гладил старым утюгом. В половине третьего мы закончили и упаковали каждый комплект отдельно. Когда мы поднимались к себе, встретили крестного, который шел пописать.

Матиас поднял голову.

— Он изучает древнейшую историю, — отозвался Люсьен от мойки. — Он всегда точен, можете ему доверять.

— Я могу идти? — спросил Матиас. — Меня склейка ждет.

— Да, — сказал Марк. — Спасибо.

— Что за склейка? — спросил Адамберг.

— Он склеивает куски кремния эпохи палеолита в погребе, — объяснил Марк.

Адамберг кивнул, ничего не понимая. Зато он понял, что с помощью пары вопросов ему не постичь, как устроен этот дом и чем заняты его обитатели. На это ушло бы много времени, а он здесь не за этим.

— Конечно, Матиас мог и соврать, — сказал Марк Вандузлер. — Но если хотите, расспросите нас по отдельности про цвет белья. День он не мог передвинуть. В то утро я забрал белье у мадам Туссен в доме двадцать два на авеню Шуази, можете проверить. Днем я его постирал и высушил, а вечером мы его выгладили. На другое утро я его отнес. Две голубые простыни с ракушками и две бежевые, серые с изнанки.

Адамберг кивнул. Безупречное домашнее алиби. Этот парень знает толк в белье.

— Хорошо, — сказал он. — Сейчас я все объясню.

Поскольку говорил Адамберг медленно, то на рассказ о четверках, глашатае и вчерашнем убийстве у него ушло двадцать пять минут. Дядя и племянник внимательно слушали. Марк часто кивал головой, словно подтверждая ход событий.