Советские ветераны Второй мировой войны. Народное движение в авторитарном государстве, 1941-1991 - Марк Эделе

какую-то одежду помимо рабочей»[407]. Таким образом, вывод о том, что без дополнительного источника дохода прожить на пенсию одинокого инвалида было «очень трудно или почти невозможно», оказывался особенно актуальным для тех, кому назначалась минимальная пенсия[408].

Таблица 4.2. Пенсионные выплаты инвалидам Отечественной войны

Источник: Постановления СНК СССР от 16 июля и 12 ноября 1940 года. Эти нормативы распространялись на лиц, которые до войны были рабочими или служащими. Пенсии кадровых военных регулировались иными нормативами.

Максимальная пенсия по фронтовой инвалидности, составлявшая 400 рублей для рядовых и 500 рублей для офицеров, напротив, перемещала ее получателя в высокодоходный слой послевоенного советского социума. В 1946 году только 35 % советских рабочих и служащих получали от 300 до 600 рублей в месяц. У кадровых офицеров размер пенсии мог достигать 900 рублей, что было «очень большой суммой» по сравнению со средней зарплатой[409]. Но доля инвалидов, получающих максимальные пенсионные выплаты, оставалась крайне незначительной. К концу 1946 года менее 2 % инвалидов войны во всем Советском Союзе имели I группу инвалидности, около 30 % – II группу и около 69 % – непопулярную III группу, вынуждавшую работать ради выживания[410]. Из всех пенсионеров, включая инвалидов войны, но не ограничиваясь ими, в 1946 году только 3 % получали более 300 рублей, а 77 % – 150 рублей и меньше[411]. Таким образом, большинство инвалидов пребывало в ситуации, когда символическое подтверждение их статуса сочеталось с отчаянной нищетой. Подобные вещи, как известно, – прямая дорога к ресентименту.

Учреждения, созданные для оказания помощи раненым военнослужащим, также сочетали в своей деятельности показную заботу и фактическое пренебрежение. Инвалидные кооперативы, которые должны были обеспечивать особые трудовые условия для инвалидов в целом и инвалидов войны в частности, не справлялись со своей задачей. Необходимость выполнять производственные планы по-прежнему довлела над ними больше, чем забота о благополучии сотрудников. Покалеченные фронтовики, которые, по идее, должны были иметь привилегированный доступ к трудоустройству в этих структурах, к концу 1940-х годов составляли лишь 26 % общего числа их работников. Кроме того, сама экономическая роль кооперативов в поддержании благополучия страдавших от ран бойцов оставалась ничтожной, поскольку в них был занят лишь 1 % инвалидов войны, имевших официальную работу (см. таблицу 4.3). В значительной мере эти цифры объяснялись условиями труда, которые царили в кооперативах. Зачастую в них не предпринимали никаких специальных мер для удовлетворения особых потребностей сотрудников с ограниченными возможностями: производственные помещения располагались в грязных и сырых подвалах без вентиляции; питьевую воду держали в ведрах и баках; больные с открытыми формами туберкулеза трудились бок о бок с другими работниками; отсутствовали медпункты, столовые, общежития и детские учреждения. Из-за всего перечисленного инвалиды в массовом порядке покидали подобные предприятия: в некоторых случаях отток работников достигал 60 % и даже 80 %[412].

Едва ли лучше обстояли дела и в домах инвалидов – во втором типе учреждений, предназначенных для обслуживания солдат, которые пострадали в боях. В то время как кооперативы нанимали в основном инвалидов III группы, способных выполнять производственные задания, дома инвалидов были ориентированы на тех, кто не мог ухаживать за собой и потому нуждался в особом обслуживании. Однако, как и следовало ожидать, ужасные бытовые условия в таких заведениях были «не исключением, а правилом»[413]. Чтобы получить более полное представление об этом, кратко сопроводим местного чиновника в его инспекционной поездке по четырем домам инвалидов Саратовской области, предпринятой в 1946 году. Ревизор обнаружил, что здания на протяжении многих лет не ремонтировались, а основные предметы мебели остаются в крайнем дефиците. В столовых на сотню (или более) постояльцев приходились всего три-четыре стола. Нередко не на чем было посидеть ни в столовой, ни в палатах. Поскольку прикроватных тумбочек тоже не хватало, предметы повседневного обихода хранились где ни попадя. В отчете отмечалось, что такие предметы, как платяные шкафы или вешалки, остаются в домах инвалидов – как, кстати, и в школах-интернатах, – большой редкостью. Обеспеченность тарелками и посудой тоже была «исключительно плохой»; в ходе инспекции не удалось выявить «ни одного» дома инвалидов, который не нуждался бы в одеялах, матрасах и подушках. Летние одеяла отсутствовали вообще, а толстые зимние одеяла использовались круглый год, причем без пододеяльников. «Нетрудно представить их состояние, а отсюда [легко вообразить] и общее гигиеническое состояние учреждений, в которых обслуживаются люди, защитившие Родину, члены семей погибших воинов, пенсионеры и другие граждане», – писал негодующий чиновник, обращаясь за помощью к правительству РСФСР[414].

Не все дома инвалидов были настолько плохими, как в представленном саратовском примере, тем не менее общая картина, складывающаяся в ходе ознакомления с архивными источниками, остается прежней: мы имеем дело с полнейшей нищетой и тотальной безысходностью[415]. Мрачное впечатление усугубляется специфической предвзятостью официальных источников, старательно бичующих то, что явно не работает так, как должно; что же касается улучшений, то они если и обнаруживались с течением времени, то оставались мизерными. Неудивительно, что ветераны, как правило, старались игнорировать всевозможные учреждения, создаваемые для «заботы» о них: так, по состоянию на 1 января 1946 года школы профессиональной переподготовки, созданные при Народном комиссариате социального обеспечения РСФСР, провалили плановый набор на замещение 585 мест, предусмотренных для инвалидов войны (недобор составил 12 %). В одной из таких школ в Калининской (ныне Тверской) области, где должны были обучаться 90 инвалидов войны, были заполнены всего 20 мест[416], так как многие слушатели не пожелали завершать обучение[417]. В течение 1947 года почти половина всех инвалидов войны, работавших в кооперативах Всероссийского союза кооперации инвалидов (Всекоопинсоюз), оставили эти учреждения[418].

То, что социальное обеспечение оставалось скудным, а пенсионные выплаты в большинстве случаев подразумевали полуголодное существование, не было случайностью или следствием общей послевоенной разрухи – хотя последнее, безусловно, усугубляло ситуацию. Социальная политика в СССР вполне сознательно направлялась на то, чтобы побудить гражданина трудиться. Трудоустройство рассматривалось как «важнейшая государственная задача»[419]. Согласно официальному дискурсу, потребности каждого отдельного ветерана и потребности государства в этом отношении полностью совпадали: советской власти требуется участие инвалидов в восстановлении страны, а советскому человеку полезнее работать, поскольку это интегрирует его (или ее) в социалистическое общество и способствует самоутверждению[420]. Чтобы добиться подобной «гармонии», на работодателей оказывалось давление сверху, которое вынуждало их полностью вычерпывать квоты, предусматриваемые для трудоустройства инвалидов. Руководители предприятий были недовольны; как выразился один из директоров, «у меня завод, а не райсобес»[421].

Борясь за выживание в подобных условиях, многие инвалиды стремились подкрепить свои