Алая карта - Буало-Нарсежак

Да, я преувеличиваю, ищу повод злиться на нее, чтобы не дезертировать с поля боя. В успехе я не уверен, «холодная война» мне явно не по силам, так что, скорее всего, я все-таки покину «Гибискус»!

21.00.

Я слегка утратил ощущение времени. Нужно было с самого начала фиксировать не только часы, но и дни. Не помню, когда записал в дневник последние строчки. Впрочем, особого значения это не имеет, поскольку ничего особо важного не произошло. Мы постепенно научились не пересекаться, я обедаю и ужинаю за час до нее, а если все-таки мы встречаемся, держим себя в руках. Раньше наши взгляды то и дело притягивались — теперь с этим покончено; но я с небывалой остротой ощущаю ее присутствие, оглядываюсь, прежде чем выйти, опасаюсь углов коридора, холла, парковых аллей — в общем, всех тех мест, где мы рискуем столкнуться и я могу потерять лицо. Во второй половине дня я, невзирая на самочувствие, покидаю «Гибискус», отправляюсь на пляж, выбираю шезлонг в тени и читаю. Я стал похож на пугливого зверя, у которого в лесу есть собственные тропы и убежища. В библиотеке меня заменила мадам Жоффруа. В разговорах с Франсуазой и Клеманс я больше не упоминаю имя Люсиль, благодаря чему мне иногда удается думать о ней без злости.

О ней и об Арлетт! О ней и о любви! О ней и обо всех женщинах, живущих на этом свете! Хотел бы я знать, почему моя любовная жизнь была сплошной чередой неудач. У меня всегда находились объяснения-самооправдания, но вдруг я что-то упускал? Почему, скажите на милость, я так быстро отказался от Люсиль? Что заставило меня составить против нее целое обвинительное заключение, не дав возможности оправдаться? Я должен был рассказать ей о своих подозрениях и помнить о презумпции невиновности. Что, если через нее я приговариваю Арлетт? Не знаю, но боюсь, как бы эта догадка не превратилась в навязчивую идею. Я любил Люсиль — и хотел заставить ее страдать, разве не так? Эта женщина сразу меня заинтересовала, но я встал на сторону Жонкьера, а потом и Вильбера и Рувра. На сторону мужчины-жертвы? Мужчины, которого предала женщина? И произошло все это под маской любви. Почему бы и нет? Я пережил депрессию и остаюсь желанной добычей для психиатра. Как связано мое намерение свести счеты с жизнью и внезапная влюбленность в Люсиль? Бог весть…

21.00.

Кто-то рылся в моих вещах. Я почти уверен, что посторонний человек побывал у меня в кабинете, обшарил ящики письменного стола, нашел и прочитал дневник. Доказательство? Первые страницы перепутаны, 6-я лежит поверх 4-й, 25-я — на месте 22-й. Я большой адепт порядка и никогда бы не допустил подобного безобразия. В предыдущем жилище я всегда прятал свои записи, перед тем как куда-нибудь уйти. В «Гибискусе» я утратил бдительность: убираю бумаги в ящик стола и оставляю ключ в замке. Впрочем, я всегда запираю входную дверь. Значит, воспользовались универсальным ключом. Достать его нетрудно. Но кому понадобилось читать мой дневник? Кому? Конечно, Люсиль!

Она знает, что я записываю все свои размышления, день за днем, и, возможно, рассчитывала найти объяснение нашему разрыву. Черт, все ясно как божий день! Люсиль воспользовалась одной из моих долгих отлучек, вошла и прочла — все, от начала до конца. Теперь она знает, в чем я ее подозреваю. Есть от чего прийти в уныние. Как она отреагировала? Что намерена делать? Виновата Люсиль или нет, теперь она будет ненавидеть меня до самой смерти. Мне ничего не остается, я чувствую себя совершенно беспомощным и беззащитным. Будь у меня такая возможность, я бы немедленно сбежал, спрятался. Вот только есть одна проблема: Люсиль знает, что я знаю. И вряд ли просто так отпустит меня.

Без паники, Эрбуаз! Люсиль понимает, что я ничего не смогу доказать. Кто придаст значение такой «мелкой» детали, как очки Жонкьера? Кто поверит, что она испортила звонок Вильбера? А потом еще и трость собственного мужа… Надо мной посмеются, как над слабоумным. Нет! Мы будем жить бок о бок и исподтишка наблюдать друг за другом. После разрыва между нами имело место противостояние, теперь я ее разоблачил — значит, начнется дуэль. Мы будем встречаться взглядом и вести немой диалог: «Давай, говори, если посмеешь!» — «Заговорю, когда сам найду нужным!» Мне не победить Люсиль, она все знает о попытке самоубийства и о том, насколько я уязвим. Не исключено, что она рассчитывает на рецидив депрессии, понимая, что мне этого не вынести. Мое будущее беспросветно!

11.00.

Итак, я остался. Позавчера мной владело отчаяние, а сегодня утром Клеманс сообщила о скором отъезде Люсиль, и я воспрянул духом. Люсиль не назвала точную дату, сказала только, что собирается к сестре в Лион. Кошмар скоро закончится. Все это так неожиданно, что я боюсь поверить своему счастью. Впрочем, радость будет недолгой: избавившись от присутствия Люсиль, я снова окажусь наедине с пустотой, время будет тянуться монотонно и до тошноты однообразно.

Но сейчас мне легче дышится — я похож на жертву аварии, извлеченную спасателями из смятой в лепешку машины. Бедная Люсиль! Когда ее не было рядом, я умирал от скуки, а теперь жажду, чтобы она как можно скорее убралась подальше. Интересно, проблема во мне или это жизнь над нами смеется?

23.00.

Весь день над городом собиралась гроза, но дождь так и не пошел. Дует сильный ветер. Я долго сидел на моей скамье в парке, предаваясь унылым размышлениям. Спать не хочется. Писать тоже. Мне вообще ничего не хочется. Я сам не свой.

Я принял двойную дозу снотворного, запив его анисовым отваром. Я похож на отшлифованную морем кость, которую прибой выбросил на берег. Любовь больше не вернется. Никогда. За свою жизнь я «расчленил» множество обломков погибших кораблей, а теперь вот жду своего «измельчителя». Внезапно я осознаю, что…

Невролог сказал: «Попробуйте писать, это поможет вам восстановиться. Вас спасли, но вы пока не излечились. Излейте душу, ничего не скрывайте. Никто этого не прочтет, я вам обещаю. Лучшего средства не найти».

Я открываю новую тетрадь — исключительно ради того, чтобы доставить удовольствие доктору: меня самого мои «размышлизмы» больше не интересуют. Единственное, что я могу сделать, это подробно рассказать обо всем, что произошло с той минуты, когда я внезапно потерял сознание. Не исключено, что потом мне захочется продолжить, но это маловероятно. Дело в том, что меня вернули к жизни «не целиком», если можно так выразиться. Что-то умерло — пока не знаю, что именно. Все вокруг свято уверены, что я хотел покончить с собой. Ну и бог с ними! Я больше не хочу рассуждать, опровергать, устанавливать истину, тем более что мне сразу стало ясно: начни я упорствовать в отстаивании истины, меня сочтут неизлечимым. Тем не менее истина проста: Люсиль пыталась убить меня, перед тем как покинуть «Гибискус». Я буду молчать. Лошадиные дозы успокоительного убили во мне весь боевой дух. Но мыслю я по-прежнему трезво. Что и докажу, не им — себе!

Один факт бесспорен: в моем отваре был яд. И не какой-нибудь, а тот, что я сам для себя приготовил. Весь стакан убил бы меня через несколько секунд, но я успел принять снотворное, а потому сделал всего несколько глотков, потерял сознание и упал. На следующее утро Франсуаза обнаружила меня лежащим на полу и подняла тревогу. Все думали, что я умер. Пульса практически не было — как у покойника. Говорят, им пришлось здорово потрудиться, чтобы вернуть меня, а как только я открыл глаза и смог говорить, обрушились на меня с вопросами: «Почему вы приняли яд?.. Вы написали, что очень устали. Это правда?.. Вы действительно были настолько несчастны?..» И так без конца. Я ничего не понимал, и тогда врач показал мне первые тридцать страниц моей рукописи.