Самый жестокий месяц - Луиз Пенни

– Агент Николь.

Бовуар кивнул. От этого мрачного, угрюмого лица в животе у него словно что-то перевернулось. Он знал, он был уверен, что Гамаш совершил страшную ошибку, приняв ее в команду. Черт его побери, если Бовуар понимал, почему шеф сделал это.

Но догадки у него были. Гамаш считал своей миссией помогать всем неудачливым, погибающим, ущербным существам. И не только помогать – рекомендация ведь тоже помощь, – а конкретно принимать их в команду. Он находил их и принимал в отдел по расследованию убийств, самый престижный отдел Квебекской полиции, где они работали на самого знаменитого детектива Квебека.

Первым из них был сам Бовуар.

Его так презирали в отделе на Труа-Ривьер, что навечно приписали к хранилищу вещдоков. Это была настоящая тюремная камера в буквальном смысле. Единственная причина, почему он не уходил, состояла в том, что он знал: одно его присутствие выводит из себя его боссов. Он пребывал в бешенстве. Тюрьма, вероятно, была наиболее подходящим для него местом.

Потом его нашел старший инспектор, принял к себе в отдел, а несколько лет спустя повысил до инспектора и сделал своим заместителем. Но Жан Ги Бовуар так никогда полностью и не вышел из клетки. Напротив, клетка переместилась внутрь его, и он держал в ней свое бешенство, когда оно выходило за рамки; в клетке оно не могло принести никакого вреда. А рядом с этой клеткой находилась еще одна, более спокойная. И в ней, свернувшись в уголке, лежало нечто, пугавшее куда как больше бешенства. Бовуар жил в ужасе, боясь, что когда-нибудь это существо вырвется на свободу.

В этой клетке он держал свою любовь. И если бы она сбежала, то направилась бы сразу же к Арману Гамашу.

Жан Ги Бовуар посмотрел на агента Николь и задался вопросом: а что держит в клетке она? Что бы это ни было, он надеялся, что заперто оно надежно. То малое, что проникало оттуда наружу, было показательно злобным.

Они спустились в подвальный этаж больницы, в комнату, где не было ничего естественного – ни света, ни воздуха, который пахнул химией, ни мебели, которая была из алюминия. Ни смерти.

Средних лет лаборант деловито извлек ящик с Мадлен Фавро из стенки и небрежно расстегнул молнию на мешке.

– О черт! – взвизгнул он. – Что с ней такое случилось?

Хотя сотрудники отдела по расследованию убийств были готовы к чему угодно, привычны к разным разностям, им потребовалось несколько секунд, чтобы прийти в себя. Первым заговорил Гамаш:

– Что вам это напоминает?

Лаборант подался вперед, вытягивая шею, и снова взглянул на содержимое мешка.

– Черт меня подери! – выдохнул он. – Я не знаю, что это, но точно не хочу, чтобы со мной такое случилось. – Он посмотрел на Гамаша. – Убийство?

– Она была испугана до смерти, – сказала Николь, пребывавшая в оцепенении.

Она не могла оторвать глаз от этого лица.

Лицо Мадлен Фавро застыло в крике ужаса. Глаза выпучены, рот широко раскрыт и безмолвен. Это было кошмарно.

Что могло стать причиной такой реакции?

Гамаш отвернулся, потом глубоко вздохнул.

– Когда появится доктор Харрис? – спросил он.

Лаборант посмотрел на расписание.

– В десять, – хриплым голосом ответил он, стараясь исправить впечатление от своего неожиданного вскрика.

– Merci, – сказал Гамаш и направился к двери.

Двое других последовали за ним в парáх формальдегида.

Мирна, Лакост и Клара прямо двинулись к лестнице. Клара вовсю напрягала свои короткие ноги, чтобы не отстать от Мирны, которая делала один шаг там, где Кларе нужно было сделать два. Клара пыталась спрятаться за Мирной в надежде, что демоны сначала обратят свое внимание на ее подружку. Правда, они ведь могут наброситься и сзади. Клара оглянулась и тут же врезалась в Мирну, которая резко остановилась посреди коридора.

– Если бы это увидел мой отец, – сказала она Кларе, – он бы потребовал, чтобы мы поженились.

– Хорошо, что в мире еще остались люди старомодных взглядов.

Мирна остановилась потому, что остановилась шедшая впереди агент Лакост. Остановилась внезапно. Пройдя полпути по коридору.

Клара выглянула из-за щита Мирны и увидела застывшую Лакост.

«О боже, – подумала она. – Что теперь будет?»

Лакост медленно двинулась вперед. Клара и Мирна тихонько тронулись следом. И тут Клара увидела это. Желтые куски полицейской ленты, разбросанные по полу. Желтые обрывки, свисающие с косяка двери.

Кто-то преступил закон, зайдя за полицейскую ленту. Не просто снял или разрезал ее – разодрал на куски. Что-то очень сильно хотело пройти внутрь.

Или выйти наружу.

Через открытую дверь Клара видела погруженную в сумерки комнату. В центре круга, образованного их стульями и рассыпанной солью, лежала крохотная птичка. Дрозденок.

Мертвый.

Агент Робер Лемье подбросил еще поленьев в большую черную печку, расположенную в середине старого здания вокзала. Вокруг него техники устанавливали столы, вешали доски, монтировали компьютерные терминалы и принтеры. В этом помещении практически невозможно было узнать старый вокзал, оставленный Канадской национальной железной дорогой много лет назад. В нем трудно было узнать даже размещавшийся здесь в настоящее время штаб добровольной пожарной команды Трех Сосен. Техники осторожно снимали плакаты с правилами техники пожарной безопасности и несколько других, выпущенных в связи с присуждением литературной премии генерал-губернатора. С одного из этих плакатов сердито смотрела Рут Зардо, глава добровольной пожарной команды Трех Сосен. Фотография была сделана в момент получения премии. Вид у Рут был такой, будто ее забросали экскрементами.

Предыдущим вечером агенту Лемье позвонил инспектор Бовуар и приказал приехать в Три Сосны пораньше и помочь в подготовке оперативного штаба. Пока что Лемье был занят тем, что уворачивался от техников, занимавшихся своим делом, и поддерживал огонь в печи. Перед этим он остановился в ресторане быстрого питания в Кауансвилле и накупил четверных кофе и пакетов с пышками.

– Хорошо, что ты здесь, – сказал инспектор Бовуар, войдя в оперативный штаб.

За ним следовала агент Николь. Николь и Лемье смерили друг друга взглядами.

Как ни старался Лемье, он так и не сумел понять, каким образом ей удается создавать вокруг себя такую атмосферу враждебности. Он пытался подружиться с ней. Это был приказ суперинтенданта Бребёфа – снискать расположение всех членов команды. И ему это удавалось. Он умел располагать людей к себе. Легко завязывал дружеские отношения. А вот с ней не получилось. И это досаждало ему. Она досаждала ему, вероятно, тем, что не скрывала своих чувств, и это сбивало его с толку и расстраивало. Она была как некий новый опасный вид.