От Сталина до Путина. Зигзаги истории - Николай Анисин

Причины смерти Сталина – тайна. Ну, а если все-таки его отравили соратники, отравили в канун завершения операции «Чемодан-Вокзал-Израиль», то двигало ли ими желание предотвратить эмиграцию советских евреев или они исходили из иных мотивов?»

До вопросительного знака, завершавшего текст на последнем из данных мне листов, я дошёл в одиночестве. Евгений Петрович и Потёмкин все еще где-то шептались, и мне в сей момент ничего не оставалось, как захлопнуть папку с листами и вспомнить реплику из советского юмора:

– Токарь Сидоров, возвращаясь с женой с балета «Спартак», чувствовал себя неудовлетворенным: он никак не мог понять – кто выиграл на сцене и с каким счетом.

Подобное неудовлетворение и мной овладело. Я абсолютно не понимал – ну, на фига Евгений Петрович, человек из бизнеса ельцинско-путинской поры, уже не один час грузит меня устными и письменными рассказами о полковнике эпохи Сталина – Тихоне Лукиче Щадове? Нет, рассказы эти были мне не скучны. Напротив – интересны. Но чего ради Евгений Петрович с трудами превеликими добыл информацию о деяниях полковника Щадова и зачем ее обрушил на меня?

С чувством токаря Сидорова я сидел минут пять. Сидел бы и больше – куда деваться? Но нужда подняла с насиженного места. Я вышел из кабинета в зал ресторана. Оглядел в нем столы и ни за одним из них Евгения Петровича с другом моим Серегой не обнаружил. Зато углядел роскошно отделанную лестницу вниз и по ней устремился – туда, где должны были быть комнаты для уединения.

Вернувшись из туалета в кабинет, я застал обоих сотрапезников на их стульях. Они уже не спиртное пили, а кофе – протрезвевший почти Серёга вкушал его с удовольствием, не охмелевший ранее Евгений Петрович пригублял чашку с выражением фарфорового сосуда.

Мне кофе тоже был поставлен. Я приступил к потреблению слегка дымившейся черной жидкости, думая: как вопросить Евгения Петровича на предмет истребления моей неудовлетворенности? Но он первым завел со мной разговор, показав на закрытую мной недавно папку:

– Вам там всё удалось прочитать?

– Конечно.

– Благодарю вас. Вы, надеюсь, уразумели из прочитанного, что смерть Сталина означала крах операции «Чемодан – Вокзал – Израиль». Вы, полагаю, догадались, что крах этой операции не мог не повлиять на карьеру ее дирижера – сталинского особиста полковника Щадова. Ну, и каково ваше предположение: где оказался товарищ Щадов Тихон Лукич в те дни, когда страна скорбела о кончине Вождя?

– Если бы мне выпало пребывать в мундире сталинского особиста Щадова, если бы всё вами ему приписываемое, было свершено мной, то, узнав, что на второй день после похорон Сталина выпущена на свободу Жемчужина-Молотова, я рванул бы в Министерство обороны с рапортом:

– Прошу меня, сотрудника сталинской канцелярии и армейского полковника в недалеком прошлом, зачислить вновь в Вооруженные Силы и направить на службу в Забайкалье или на Дальний Восток.

– Извините, – глянул поверх чашки в мои глаза Евгений Петрович, – но вы совсем не оценили нашего с вами полковника. Не оценили как талантливого ученика Сталина – великого мастера закулисных интриг. Он, наш полковник, оставшись без Вождя, не только не помышлял куда-то драпать из политики, но и немедля влез во вновь разгоравшуюся политическую драку. Освобождение же Советской Эсфири – Полины Жемчужиной-Молотовой полковник Щадов не мог воспринять как сигнал тревоги лично для него. Не мог потому, что и помилование Жемчужиной, и закрытие уголовного дела на врачей-евреев он же, полковник Щадов, сам и инициировал. Каким образом и зачем?

Сталинскую операцию «Чемодан – Вокзал– Израиль» способен был довести до конца только Сталин. Не стало Сталина с его безграничной властью и непререкаемым авторитетом в стране и в мире – не стало и возможности завершить успешную антисемитскую кампанию переселением советских евреев на Землю Обетованную.

Мысли о завершении этой операции наш полковник после 5 марта 1953-го в голове уже не держал. Теперь его всецело занимало лишь одно – кому с уходом Сталина достанется Кремль? Этот вопрос для нашего полковника был вопросом его жизни или смерти.

Он, полковник Щадов, с особого своего поста в сталинской канцелярии, узрел истинные, не портретные лица претендентов на высшую власть. И если победит тот из них, кто захочет предстать перед народом в ином, чем при Сталине, свете, то ему, Щадову, как нежелательному свидетелю, не уцелеть – ни в столице, ни в глухой провинции. Выжить он мог, только встроившись в команду такого нового руководителя страны, который не отречется от Сталина и сталинских идеалов. Так где же оказался наш полковник в дни прощания с Вождем?

Евгений Петрович поставил опустошенную им от кофе чашку на тарелочку и скрестил пальцы рук:

– За полную достоверность версии не ручаюсь, но то, что вы сейчас услышите, мне лично поведал человек из Госплана СССР, с которым Тихон Лукич Щадов на стыке 70-х – 80-х годов века XX не один год приятельствовал. Они вместе обедали в госплановской столовой по будням, вместе в тесном кругу праздники отмечали, и в этом самом кругу однажды Тихон Лукич вдруг вспомнил события весны 1953-го.

2 марта ему, полковнику Щадову, позвонил генерал Василий Сталин и произнес фразу:

– Я был не прав. Они всё-таки это сделали.

В чем ошибался Василий, кто такие «они» и что сотворили – полковнику объяснять не требовалось. И он немедленно приступил к ревизии документов сталинской канцелярии. Никто из ее сотрудников, кроме Щадова, не знал, что Сталин находится в бессознательном состоянии. Никто из них не догадывался, что полковник Щадов просматривает засекреченные бумаги не по поручению Вождя, а сам по себе, и ему беспрепятственно удалось изъять из архива канцелярии ряд важных для него документов. Их в маленьком сейфе он 4 марта отвез в город Владимир и закопал в подвале дома своего фронтового друга. В ночь же с 5 на 6 марта, спустя всего несколько часов после того, как остановилось сердце Сталина, Щадов по правительственному телефону из канцелярии покойного Вождя попросил аудиенции у заместителя председателя Совета Министров СССР Лаврентия Павловича Берии. Просьба была удовлетворена, и с той ночи полковника Щадова и Маршала Советского Союза Берию, говоря словами Гоголя, сам чёрт веревочкой связал.

Ну, а теперь поговорим: почему в поворотный для решения вопроса о власти момент наш полковник напрашивается на приём к Берии? Почему именно к нему, а не к кому-то другому из самых влиятельных чинов – не к Хрущеву и не к Маленкову?

Берия родился позже Сталина на 20 лет, но в паспорте его было записано то же, что и у Сталина – крестьянин Тифлисской губернии. В политику Берия пришел юнцом в 1920-м, и за всю свою карьеру никогда не занимался чистой партийно-идеологической работой. Да, дослужившись в органах госбезопасности до генеральского чина, он в 1931-м возглавил ЦК Компартии Грузии, в 1932-м – одновременно и ЦК Закавказского крайкома ВКП(б). Но на обеих этих должностях Берия перво-наперво руководил жизнеобеспечением вверенных ему в управление территорий, а не источением лозунгов-призывов.