Разящий клинок - Андрей Посняков

– Пока еще полковник, – осадил Денис.

– Господин полковник, – красномордый продолжил, ничуть не смутившись. – Вы видите – мы не солдаты, мы лейб-жандармы! Мы не воюем, наше дело – присматривать за армией, чтобы солдаты чего-нибудь не натворили. Велите немедленно нас отпустить, господин полковник! Прямо сейчас. И пусть нам вернут оружие.

– Да-да, – поддержали остальные жандармы, в полной уверенности, что немедленно получат требуемое. – Пусть вернут!

Давыдов, как и все его спутники, немножко опешил от подобной наглости. Даже не сразу сумел ответить… Впрочем, и не мешкал. Глянул строго:

– Ах, вы еще и вооружены? Тем более – вы французы. Вы – в России, с которой воюете. Так что, черт побери, прикусите языки, заткнитесь и повинуйтесь! Иначе, клянусь честью…

– Мы все поняли, господин полковник, – переглянувшись, жандармы вытянулись «во фрунт», растерянно хлопая глазами.

– Ну, и чего молчим? – хмуро бросил Денис. – Приказать вас расстрелять, что ли?

– Так вы же сами приказали заткнуться, господин полковник, – заканючил красномордый усач. – Вот мы и…

– Ну, хватит. Теперь отвечайте на мои вопросы подробно и четко. Что за войска здесь неподалеку, кто командует?

– Так бы сразу и спросили, – глухо заворчал усач. – А то – «расстрелять»…

– Что-что ты там шепчешь?

– Говорю – корпус генерала Бараге-Дильера в десяти лье отсюда, – красномордый от усердия выпятил грудь. – Две тысячи солдат, три полка кавалерии генерала Ожеро… Это недалеко здесь… село, село…

– Льяхово, – подсказал его напарник, тощий, с кустистыми бровями и вислым носом а-ля баклажан.

– Вот видите, – Давыдов поощрительно улыбнулся и, приказав накормить пленных, велел располагаться на ночлег.

И то правда, пока то да се, пока с жандармами этими, и не заметили, как стемнело. Партизаны разложили костры, принялись кашеварить. Дожидаясь, когда поспеет походная каша, Денис раскурил трубку, задумался… и вдруг услыхал позади себя голоса. Вскочив на ноги, полковник машинально потянулся к сабле… но тут же расхохотался: то возвращались свои караульщики, меняться – чужих здесь и близко быть не могло.

Хотя… все-таки были! Правда, не совсем чужие…

– Господи! Александр Никитич! Александр Самойлович! Вот так встреча!

Узнав прославленных партизанских командиров, Сеславина и Фигнера, с коими был знаком и раньше, Давыдов распахнул объятия.

– Вы как здесь?

– Так тебя, Денис Васильевич, ищем! – розовощекий Сеславин тряхнул кудрями и улыбнулся.

Круглое лицо Фигнера, с темной, падавшей прямо на лоб челкой, тоже выражало радость. О встрече этой партизанские командиры давно уже уговаривались через посланцев и вот наконец-то сподобились. На Сеславине был новенький капитанский мундир лейб-гвардии конной артиллерии. Черный стоячий воротник, золотое шитье, эполеты… Хоть сейчас на бал! Давыдов и обряженный в долгополый крестьянский армяк Фигнер выглядели по сравнению с Александром Никитичем просто какими-то бродягами-проходимцами!

– Ай, вовремя как вы, ах как вовремя! – обняв гостей, воскликнул Денис. – О корпусе Бараге-Дильера слыхали?

– Слыхали, слыхали, – Александр Самойлович Фигнер хмыкнул и скривил губы. – За тем и здесь. Вместе на этого черта ударим, ага!

– Да, да, – покивал полковник. – Вместе-то у нас на них сил хватит.

– Хватит и еще останется! – Сеславин засмеялся, показав крепкие белые зубы, и шумно потянул носом воздух. – Ну, что, Денис Васильевич, пустишь к своему костерку? Чую, каша у тебя.

– Да и кроме каши чего найдем, – развел руками Денис.

Случившиеся при том караульщики из только что сменившегося разъезда-бекета, к слову, доложили о небольшой заброшенной деревеньке, располагавшейся невдалеке, за оврагом и рябиновой рощицей.

– Там, ваш-бродие, с полдюжины изб… есть и целые. Убогие, правда – беднота, она и есть беднота.

– Ну что ж, – подумав, полковник решительно махнул рукою. – Пусть и убогая, да какая-никакая – изба. Крыша над головой. Все лучше, чем у костра… Ну, что, гостюшки? Пойдем в деревню?

– Ну, коль ты, Денис Васильевич, зовешь…

– Вахмистр! Показывай дорогу.

Выбрав подходящую избенку, там и расположились. Денщики быстренько затопили печь, подмели пол, зажгли свечи, припасенные хозяйственным хорунжим Талаевым специально для подобных ночевок. В горнице сразу стало уютно, тепло. На старом столе появились нехитрые яства… трофейное шампанское, водка… ну и котел для пунша!

Круглое, какое-то женственное, лицо Фигнера оживилось:

– Вот это, Денис, дело! А то замерзли все…

Ну, насчет «замерзли», это Александр Самойлович вообще-то загнул! На улице-то тепло было. Сыро, промозгло, туманно – но тепло. Так бывает иногда в октябре, а потом ка-ак грянут морозы!

– Ну, ты наливай, наливай, Денис.

Фигнер тут же принялся деятельно распоряжаться столом. Суетился, разливал, чокался и болтал, болтал без умолку. То рассказывал, как, переодевшись в мундир французского пехотного лейтенанта, пробрался в захваченную французами Москву и долго выслеживал Наполеона – хотел убить, заколоть кинжалом!

– Вот этим самым кинжалом, – вытащив из висевших на поясе ножен короткий кавказский клинок, не преминул похвалиться бравый партизан. – Увы, не повезло. Не добрался до Бонапарта, а то бы… Никитич, кстати сказать, тоже времени даром не терял! Кто Кутузова упредил о том, что Бонапарт отступает к Малоярославцу? Он! Геройский наш Александр Никитич!

– Да ну тебя, Саша… – тут же отмахнулся Сеславин. Невообразимо скромный, он вообще не любил болтать попусту, и тем был симпатичен Денису куда больше Фигнера. Вот у того-то рот не закрывался!

– Эй, эй, вахмистр! Как там пунш – поспел? Ну, давай, давай, тащи сюда кастрюлю. Вот, прямо на стол и ставь… Половник-то у вас, я надеюсь, найдется? Ага… сам разолью. Подставляйте, братцы, кружки…

Выпили за встречу. Потом – за победу. За светлейшего графа Кутузова… Ну, и за государя Александра Палыча, куда ж без него-то?

В голове у Дэна приятно зашумело, сразу нахлынули воспоминания… потянуло на разговор и о женщинах, о балах, о…

– Вот, помнится, как-то была у меня одна казачка… – закусив новомодными французскими «консервами», Фигнер вновь принялся хвалиться. – Так та…

Впрочем, от женщин разговор вновь вернулся к Москве. Александр Самойлович, щуря свои бесцветные, водянистые, словно у рыбы, глаза, во всех подробностях рассказывал о захватчиках, об их непотребном поведении в старой русской столице.

– И шныряют себе, шныряют! Все тащат, все. Вот, кажется, уж и какая-то ненужная вещь, вот, к примеру – бронзовый канделябр, подсвечник. Ну, куда его? Тяжелый, тащить неудобно… и все равно – тащит ведь! А спалили в Москве сколько? Господи-и-и-и… Когда только потом и отстроимся?! За такие дела Париж им спалить мало.