Игра нипочем - Феликс Разумовский

– Вот пидор в мантии, – не удержаласьВаренцова. – Олег, это ж что ж такое делается-то, а?

Генерал промолчал, хотя ругаться стоило – и по-чёрному, ипо-матерному, и во весь голос. Мало того что майор Наговицын погиб, скотинаПанафидин ушёл и операция фактически провалилась, так судья ещё и отпустилединственную зацепку – задержанного Брянцева, курьера-связника. И к гадалке неходи, по указке из державного высока. Ведь красная ртуть – это вам нехухры-мухры. Стратегический секрет нашей родины. А там, где государственныетайны, там крутятся ой-ой-ой какие деньжищи…

– Ты, Оксана, у меня вообще-то смотри, – генералпомолчал, кашлянул, – не наломай дров. Я ведь тебя знаю… Судейский-тоэтот, верно, не сам по себе, равно как и Панафидин. Плетью обуха не перешибёшь.Наговицына самому до слёз жалко, славный был парень… Эх, блин, скорей бы…

Эту загадочную фразу Варенцова расшифровала без труда, ибоотлично знала светлую генеральскую мечту: не дожидаясь повышения, выйти вотставку, засесть на девяти сотках в Орехове и никогда не включать нителевизор, ни радио. Слушать только птичек на ветках и дождь по крыше. Ставитьв печку чугунки, а газеты использовать исключительно на растопку… А не пошло бывсё к ядрёне маме? Прилетит астероид, так узнаем и без газет…

– Понятно, товарищ генерал. Есть не наломатьдров. – Варенцова поднялась. – Разрешите идти?

– Еще раз говорю – не лезь, – мрачно глянулгенерал, засопел и ударил по больному: – Глеба вспомни. Вспомнила? А теперьиди.

И Варенцова пошла. К себе в отдел. Атмосфера там былаконкретно похоронная – у плохих вестей очень длинные ноги. Никто в глаза начальницене смотрел. Кто пялился в пол, кто в бумаги, а кто в ближайшее будущее. Стоитли, как Паша Наговицын, получать пулю в живот, чтобы потом какая-то сволочь изсуда одним росчерком поставила жирный крест на всём, за что ты погиб? Осталосьли у богоспасаемого отечества хоть что-то святое?.. И что есть отечество?Берёзка в поле и туман над Невой – или чья-то жадность в макияже патриотическихлозунгов?.. Чему служим, ребята?..

– Петенька, зайди, – вызвала Оксана в свой кабинетСедова. – Значит, так, слушай меня внимательно. Есть у городской Фемидыслужитель один, некий Николай Васильевич Клюев… Что, наслышан? Полностью вкурсе? Ну, значит, мы друг друга поняли. В общем, я хочу знать об этом НиколаеВасильевиче всё, вплоть до того, как часто он меняет носки. Он мне нужен дажене голый – вывернутый наизнанку… Ты, Петр Борисович, меня ясно понял?

Последнюю фразу Варенцова произнесла тихо, но так зловеще,что у Пети мурашки пробежали по спине. Пантера собиралась выпустить когти. Онподготовит ей трамплин для прыжка…

И в который раз останется в стороне…

– Куда уж, Оксана Викторовна, ясней-то, – поднялсяСедов. – Разрешите выполнять?

– Выполняйте, – посмотрела ему в спину Варенцова,достала телефон и набрала номер Толи Воробьёва. – Анатолий Дмитриевич,привет. Что, по голосу узнал? И рад?.. Я тоже… Хотя вообще-то радоваться особонечему. Паша Наговицын погиб. Да, скоро девять дней. Нет, лучше не по телефону.Да, давай. Да, знаю. Хорошо, буду через час. Ну всё. До встречи. Пока.

Слышимость по мобильной сети нынче хрустальная, не то что погородской, и Оксана явственно расслышала, как заскрипел зубами Воробьёв. Ещёбы, они с Наговицыным когда-то были напарниками. А за напарников не толькоамериканские полисмены встают на дыбы. Не всё кругом продаётся и покупается. Естьи святое…

– Хм, давление в норме, рефлексы тоже… – ВаськаГусев подмигнул Краеву, сел и принялся заполнять историю болезни. – Ну адальше будем смотреть.

Ох, течёт время. В школе, помнится, Васька был тощим, вечновзъерошенным обормотом, двоечником и разгильдяем, бедой учителей. Он и сейчасне особенно растолстел, но в коридоре персонал в белых халатах вытягивалсяперед ним в струнку. Кому, стало быть, Васька, а кому – Василий Владимирович… Авот голова полысела. Наверное, от избытка ума. На сей счёт, кстати, без шуток.Где интенсивный мыслительный процесс, там усиленное кровоснабжение, а с ним иповышенный теплообмен…

– Ну что, с Богом. – Гусев поднялся, коротковздохнул, сунул ручку в нагрудный карман халата. – Посмотрим на эмэртэ,[83] отчего это твой кочан безобразничает.

Ручка у него была роскошная – «Паркер», не иначе подарокблагодарного клиента. А халат – безупречно отглаженный, зеленоватого,хирургического оттенка.

Томограф находился на первом этаже, в удивительно уютном,вовсе не пугающе медицинском помещении. И присматривала за ним миловидная,круглолицая дама, чем-то похожая на добрую воспитательницу из детского сада.

– Зинуля Викторовна, это мы, – бодро сказал ейГусев. – Помните, я настоящего живого писателя обещал к вампривести? – Дама расцвела, во все глаза разглядывая настоящего живогописателя, а Васька деловито повернулся к Краеву. – У нас, брат, здесьпорядок, как в аэропорту: всё железо долой, мобильник выключить, часы снять.Обувь тоже снимай и давай ложись вот сюда. На спинку!

Оставшись в одних носках, Краев осторожно шагнул за матовуюстеклянную перегородку. Устроился на удобном анатомическом ложе и, слегка робея,приготовился отдаться в объятия томографа. Помнится, в каком-то классе у нихбыл в одном из учебников, кажется по физике, параграф о мирном использованииатома. И картинки при нём. В частности, рисунок человека, лежащего подмассивным аппаратом для рентгеновского просвечивания. Так вот, балбес Васька,Олежкин сосед по парте, немедленно дополнил рисунок здоровенным сверлом,нацеленным из аппарата прямо в пузо больному… Почему-то Краеву частовспоминался этот рисунок, и вот… «Не думал, не гадал он, никак не ожидал он…»

Щёлкнула закрываемая дверь, Зинуля Викторовна нажалаклавиши, на голову Краева надвинулось что-то хитрое, массивное, негромкоурчащее. Процесс пошёл – ядерный магнитный резонанс принялся считывать изписательских мозгов ещё не придуманные сюжеты. Краев лежал и вспоминал, как онис Гусевым были влюблены в первую красавицу класса. Дрались в кровь, гнуснодомогались, приглашали в кино и кафе-мороженое. Ленке было не до сопляков – онабыла влюблена в учителя физкультуры. Десять лет спустя Краев увидел её навечере выпускников. Двойной подбородок, аляпистый макияж и третий развод…

Наконец урчание стихло, зажглась зелёная лампочка, Краев соблегчением поднялся, надел туфли. Снова щёлкнула дверь, появился Васька спомощницей.

– Ну что? – жизнерадостно осведомилсяодноклассник. – Страшнее пуль душманских?

Он сразу показался Краеву слишком уж бодрым.

– Спасибо, – сказал он врачихе, чуть было неназвал её «Зинулей Викторовной», но постеснялся.

– Да уж не за что, – отозвалась та. Кивнула исразу уткнулась в монитор. Добрая воспитательница, которую кто-то оченьрасстроил.