Самая страшная книга. Вьюрки - Дарья Бобылева

Ночью Ромочка проснулся от шума. Человечек с совиным лицом возился на полке, где хранились книги и всякая дачная мелочь. За последнее время человечек оформился окончательно, превратился из малопонятной узловатой фигурки в ладного гномика серой масти.

На кресло-кровать под полкой упруго падали книги, коробочки, пузырьки. Ромочка ругался, хлопал в ладоши, но человечек не уходил. Пришлось встать и включить свет. Всякий-разный тут же свалился с полки и юркнул под шкаф. Он всегда пропадал бесследно, не давая рассмотреть себя на свету.

На кресле поверх всего сброшенного лежал странный желтый кирпичик. Ромочка взял его, повертел в руках и наконец понял – это маленький радиоприемник, по которому мама иногда слушала новости. Он щелкнул переключателем, из крохотного динамика послышалось шипение, то нарастающее, то убывающее, как шум ночного леса. Колесико легко крутилось туда-сюда, и шум менялся, но не превращался, как обычно, в музыку и голоса.

– Ро…

Он замер, торопливо прокрутил обратно и прижал приемник к уху.

– Ромочка, – сказал из динамика легкий ласковый голос. – А мы к тебе. Мы к тебе…

Они пришли следующим вечером. Ромочка мучительно ждал их, боясь отойти от окна даже на пару минут, и за весь день съел одно яблоко. И после заката, когда оранжевые всполохи еще горели в небе, сад вдруг наполнился шорохом и смехом, и чудесные девочки возникли из ниоткуда: расселись в траве, весело закачались на ветках. Они вертели в руках забытую в беседке посуду, перекидывались яблоками, теребили прислоненный к крыльцу велосипед – и вдруг брызнули врассыпную, испуганные внезапным звонком.

Ромочка застыл у окна в безмолвном восторге, ничем не выдавая своего присутствия. Но девочки сами быстро его обнаружили и подошли, начали стучать по стеклу долгими белыми пальцами. В сумерках казалось, что от них идет еле уловимый молочный свет. Ромочка очнулся, с трудом оторвал прилипшую к размякшей краске на раме щеколду и распахнул окно. Множество нежных и очень холодных рук потянулось к нему, и он словно перетек в них, оказавшись каким-то образом уже за стенами дачи, в центре белого хоровода. Девочки окружили его, и каждая норовила дотронуться, погладить, ласково пощекотать. От них пахло рекой, водорослями, чистой речной рыбой. И ледяное, прозрачное счастье медленно растекалось в Ромочкином сердце…

И вдруг откуда-то послышались шум и крики. Девочки опять брызнули врассыпную, как стайка мальков, и Ромочка увидел Катю. Растрепанная, со строгим побелевшим лицом, она шла по садовой дорожке, замахиваясь на девочек большим пучком какой-то зелени и исступленно повторяя:

– Хрен да полынь! Плюнь да покинь! Хрен да полынь!..

Выглядело это нелепо, и присказка была дурацкая, Ромочка даже пару раз, не удержавшись, хихикнул над нехорошим словом «хрен». Но бедным девочкам было не до смеха, они испуганно шарахались от Кати, от горького полынного веника, вскрикивали беспомощно, по-птичьи, и растворялись в сумерках с тихим плачем. Ромочка пытался остановить их, умоляюще хватая за нежные руки и белые одежды, но они ускользали и таяли, таяли…

– Перестань! – взревел Ромочка и чуть не бросился на Катю с кулаками, но остановился, не добежав до нее. Наверное, потому, что на тетенек ведь с кулаками нельзя. И еще потому, что внезапно увидел, как просвечивает у Кати внутри что-то непонятное и постороннее, близкое этим, всяким-разным, – только сама она этого, похоже, не чувствует, не знает пока о том, что стала другой. Ромочка не знал, как описать то, что он видел, да и не думал об этом, а если бы его спросили – совсем растерялся бы, не в силах объяснить, что Катя вспыхнула изнутри, и она не светится нежно, как речные девочки, а горит по-настоящему, и от нее идут прозрачным маревом волны жара. Бледный пламень проступал сквозь ее телесные очертания, тлел в глазах, и Ромочка инстинктивно почуял, что это не только красиво, но и опасно, и трогать Катю сейчас нельзя – обожжешься.

Чудесные девочки пропали, и стало тихо. Катя с трудом перевела дух и погасла, а потом зачем-то шлепнула Ромочку горьким веником по голове и плечам, словно жалуя в полынные рыцари.

– Что ж ты за дурак такой, – севшим голосом сказала она. – Они же тебя заберут. В реку к себе заберут – и все, не вернешься…

Тут завороженный белым огнем Ромочка очнулся и понял наконец, какую беду она сотворила.

– А я хочу-у! Хочу, чтоб не вернуться!

Он ревел долго, изливая накопившуюся тоску, сбивчиво объяснял Кате, что девочки добрые, и он хочет к ним, лишь бы позвали. Мама ушла, он один, ему так грустно и холодно – не снаружи, внутри холодно, внутри, потому что все про него забыли. Ромочка никому не нужен, он больной, уродливый, и всем в тягость, даже маме он был в тягость, потому она и ушла от него в лес. А девочки ласковые и добрые, и они даже говорили, что он им нравится, а он ни разу в жизни никому не нравился. Он любит их и ушел бы, с радостью ушел бы с ними в реку, если бы их не прогнала злая Катя. Теперь они уже не придут, они очень пугливые, с ними нежно надо, а не веником. Девочки обещали сделать Ромочку таким же, как они, легким и красивым, обещали, что он будет жить с ними, качаться на волнах, играть с рыбами и плести гирлянды из кубышек, а теперь все пропало…

Катя отвела его в беседку, усадила на лавку. Ромочка охрип и опух от слез, и глаза очень сильно щипало, а Катя хмурилась и обрывала с полынного веника листья.

– Можно на ручки? – попросился Ромочка. Он уже устал плакать, но никак не мог успокоиться.

– А?

– На ручки, – угрюмо повторил Ромочка и, забравшись на лавку с ногами, осторожно уместил, как смог, свое большое тело в Катиных объятиях, уложил лохматую голову ей на колени. Так мама обычно его утешала, баюкала, как будто Ромочка и снаружи оставался маленьким мальчиком.

Растерянная Катя сначала крякнула от тяжести, а потом, поняв, что никуда Ромочка уходить не собирается, устроилась поудобнее – насколько это было возможно – высвободила зажатую руку и опасливо погладила его по голове.

– Они русалки, да? – с закрытыми глазами спросил Ромочка.

Катя помолчала, вспоминая темные, жуткие фигуры с чуткими многосуставчатыми лапами.

– Может быть…

– А почему ты их боишься?

– Потому что они страшные, Ромочка.

– Ты тоже, а я тебя не боюсь.

Катя улыбнулась, и Ромочке стало спокойней.

– Ты меня покачай, как мама, – попросил он.

Катя неуклюже качнулась вместе с ним из стороны в сторону и виновато вздохнула:

– Я не умею.

– Почему? Все мамы умеют.

– У меня детей нет, Ромочка.

Ромочка задумался на минуту, не зная, говорить ей или нет, и все-таки сказал:

– Это потому, что она тебе не разрешает…

– Кто?

Он почувствовал, как наливаются жаром впившиеся ему в плечо Катины пальцы. И неожиданная, почти хитрая мысль сверкнула вдруг в легкой Ромочкиной голове.