Часы - Эдуард Дипнер

машин, озираются. Перед вступлением в новую жизнь им предстоит пройти чистилище — армейскую баню. В предбаннике прямо на пол сбрасывается гражданская одежда, здесь же — стрижка. Два солдата из хозяйственного взвода стрекочут ручными машинками, усеивая пол черными, светлыми, рыжими мальчишескими патлами. И вот уже Герка, растерянно ощупывая свою стриженную под ноль, сиротскую голову, ступает в гулкое, мутное от пара банное нутро, поскальзывается и растягивается на цементном полу. После помывки, в предбаннике, уже убранном и подметенном, они одеваются в гимнастерки, ношенные, но залатанные и постиранные. Одежда подбирается на глазок, на скорую руку, у кого-то — подол до колен, а у Герки рукава чуть ниже локтя. Труднее с сапогами: принесли какие-то недомерки, и Герка не может влезть ни в одни. Наконец старшина приносит из своего личного запаса сорок пятый размер, новенькие, на зависть всем. На улице — гогот, показывают друг на друга пальцами, все стали одновременно похожи на огородные пугала. Гимнастерки пузырями топорщатся на плечах и спинах, пилотки неумело нахлобучены, портянки торчат из сапог. Пройдет время, и старшина Никитин подберет, подгонит каждому новую форму, научит их подшивать белые подворотнички, начищать латунные пуговицы асидолом, до сизого зеркального блеска надраивать кирзовые сапоги и затягивать широкий жесткий ремень так, чтобы не просунуть пальца. А пока сержанты учебной роты принимают новое пополнение.

— Становись!

Новобранцы, толпясь, вытягиваются в кривую, нестройную линию.

— Авдюшко!

— Есть Авдюшко.

— Нужно отвечать «Я!» Рядовой Авдюшко, выйти из строя. Первый взвод. Ахметов! Выйти из строя, второй взвод… Баскаков… Вернер! Выйти из строя! Третий взвод… Помощник командира третьего взвода — помкомвзвод три — старший сержант Сергиенко. Ему только недавно присвоили новое звание, и он время от времени косится на свои погоны и любуется тремя новенькими лычками. Два года он терпел власть других сержантов, а теперь он сам сержант и эти вот салаги — целиком в его власти. Командир взвода приходит в восемь и уходит в пять, а он, Сергиенко, — круглые сутки здесь, он научит их Родину любить, он выбьет из них гражданскую дурь! Сергиенко долговяз и нескладен, на ходу выбрасывает ноги в стороны и размахивает руками, как мельница. Он расхаживает перед собирающейся толпой салаг, его будущим взводом.

— ВЗВО-О-ОД, — разражается наконец он зычным воплем, от которого маленький Сыздыков вздрагивает и ежится, — по росту в две шеренги ста-а-ановись! По росту, я сказал! А ты куды прешься? Как фамилие? Круглов? Надо говорить — рядовой Круглов! Так вот, левый фланг вон там. А ты что жмешься? Как тебя? Мешков? Ты туды, на правый фланг. ВЗВО-О-ОД… Р-рняйсь! Равняйсь, я сказал! Голову направо, видеть грудь четвертого! Смирно! Мешков, пузо подтяни! Напра… ВО! Направо, я сказал! А ты куды? Как фамилие? Садыков? Ну, все равно, что Садыков, что Сыздыков, право — это вот! — Сергиенко сует под нос Сыздыкову здоровенный правый кулак. — Шагом… МАРШ!

Нестройно, не попадая в ногу и натыкаясь на впереди идущих, взвод идет в казарму. Герка, самый высокий, шагает впереди. Он теперь всегда будет правофланговым.

***

Иоганнес совсем разошелся. От выпитого пива, от духоты пивной, от табачного дыма его лицо покрылось багровыми пятнами.

— Нет, это не может так продолжаться, — ревел он, стуча тяжелой кружкой по столу и расплескивая пиво. — Наш эрцгерцог только дерет с нас налоги, а защитить нас не может ни от австрийцев, ни от пруссаков. Они хозяйничают у нас, а я не могу накормить мою семью. Вот эти руки привыкли работать! — Иоганнес протянул свои кулаки, покрытые рыжей щетиной. — И я не хочу, чтобы моя дочь Анна работала прислугой в доме этого иудея Геншера. Уже два года, как закончилась эта проклятая война, нам обещали мир и благополучие, и где они? Богатеют только те, кто живет в городах, и торговцы, как этот Геншер. Нет, с меня хватит, я уезжаю! Вот, один знакомый шваб дал мне бумагу, — он вытащил из кармана потертый листок и потряс им в воздухе. — Тут написано, что российская императрица Катрин приглашает поехать в Русланд людей, которые умеют работать, она обещает дать землю, сколько захотят, дать много денег на обзаведение и освободить от налогов на тридцать лет. А эта Катрин — из наших, она родилась здесь, ее звали Фредерика Августа, а потом она вышла замуж за русского принца, теперь она правит их страной, и они называют ее Катрин.

— Так говорят, что она — пруссачка.

— Нет, она из Померании, только ее отец служил у прусского императора. Говорят, что она — большая умница и поэтому она зовет нас в Русланд.

— Ганс, ты сошел с ума! Там в Русланд всегда зима и живут там одни медведи и татары. Как ты будешь там жить?

— Это неправда! — сверкнул глазами Иоганнес. — Мне этот шваб рассказывал, что русские — очень умные люди. Еще он рассказывал, что у них был император Питер. Он приезжал к фламандцам учиться строить корабли. Так он сам работал топором и ходил в простой одежде, не то что наш эрцгерцог, тот разъезжает в золоченой карете, а до нас ему нет дела. Если они не умные, как они могли бы разбить этого пруссака Фридриха? У них был бой с пруссаками в одном месте, кажется, он называл это место Кунерсдорф, так Фридрих потерял там всю свою армию и позорно бежал. Да если бы не русские, мы сейчас были бы под пруссаками!

— Иоганнес, подумай, а вдруг это обман?

— Нет! С меня хватит, меня уже три раза обманул наш эрцгерцог! И я поеду на край света, если мне дадут землю, чтобы я мог работать и прокормить мою семью, а вы оставайтесь и ждите, пока не станете нищими! — Иоганнес громко хлопнул дверью, выходя из пивной.

Осенний мелкий дождик сеял на его разгоряченный шишковатый лоб, но Иоганнес не замечал этого. Он шел к пастору. Пастор напишет письмо в Дармштадт, там, сказал шваб, есть контора от Русланд. Пастора не было дома, и Иоганнес присел на край скамейки, ожидая его. В доме пастора было тихо, пахло сладко и приятно, и Иоганнес конфузливо смотрел на свои сапоги, оставлявшие грязные лужицы на чисто вымытом полу. Пастора все не было и не было. Он придет, долго будет расспрашивать, потом долго будет писать письмо, потом письмо долго будет идти в Дармштадт, потом… Нет, ждать Иоганнес не умел, он завтра сам поедет туда и сам все узнает.

Дома Марта робко поставила на стол перед ним миску с неизменной тушеной капустой и крохотным кусочком свинины.