Часы - Эдуард Дипнер

свисток у выскочившего на шум станционного милиционера. Толпу утихомирил лишь протяжный гудок тепловоза. Срочно открыли путь, и состав тронулся. Больше на станциях не останавливались, проскакивали их на полном ходу, зато часами стояли на пустынных полустанках, ожидая светофора.

Мир теплушки замкнут. Герка лежит на верхней полке. Кепка-восьмиклинка с узеньким козырьком — последняя мода, мама перешила по Геркиным указаниям — натянута по самые уши, голову втянул в поднятый воротник зеленой куртки-москвички, руки засунул поглубже в карманы. К утру становится холодно, дует из щелей, можно погреться возле печки, но там не протолкнуться. Нары выстелены из неровных, нестроганых досок, натирают бока, приходится переворачиваться с боку на бок, и каждый раз зло ворчит сосед справа — Круглов. Тот едет из Кокчетава, потерял счет дням и совсем опустился, превратился в маленького озлобленного зверька. Круглов перестал умываться, его когда-то белая рубашка и когда-то черный долгополый пиджак стали одинакового серого цвета с руками и шеей. Он ни с кем не разговаривает и слезает с нар только поесть и по нужде. Герке тоже не хочется ни с кем разговаривать. У Герки на душе — тоскливое безразличие, в маленьких оконцах под потолком мелькают столбы, неустанно пляшут вверх-вниз провода, кусочки тоскливого неба. Взятая дома растрепанная книжка — «Спутники» Веры Пановой — давно прочитана. Договорились поменяться с Сашкой, но на нарах полутемь, читать трудно, да и ничего не хочется. Он уже все передумал, перевспоминал, перетосковал, и остается только смотреть в тусклое оконце на непрестанную пляску проводов.

Днем и ночью, не переставая, не умолкая, стучат колеса, поезда развозят людей по бескрайним просторам необъятной страны. Новобранцы из Литвы едут служить в Киргизию, выпускники украинских вузов едут на работу в сибирские города, добровольцы из Узбекистана едут на целину и на строительство БАМа, а уральские рабочие и инженеры едут поднимать промышленность в Казахстане. Так было всегда в этой огромной державе, разлегшейся на шестой части суши. Империя не может существовать без интенсивного перемешивания человеческого материала в этом гигантском котле, иначе этот самый материал будет выпадать в осадок, пускать корни в землю, удобренную прахом поколений, и рано или поздно заявит о нежелании жить по канонам, присылаемым из Санкт-Петербурга или Москвы. И тогда начнут змеиться трещины, отсекающие окраины от материка, начнет разваливаться несуразно огромная территория, завоеванная столетиями кровавых войн и стянутая жесткими обручами Власти. Вот и прокатываются по просторам Великой Империи людские волны, гонимые ураганами войн, революций, крестьянских бунтов и репрессий. Или просто властью самодержавных правителей Страны, властью, ничем не ограниченной и жестокой.

Были в истории моей страны периоды, когда внутренние бури перехлестывали границы, и выплескивались на Европу волны беженцев, спасавшихся от красного террора. Были и приливные волны, питавшие новыми идеями, новыми технологиями, другим, нерусским генетическим материалом страну, застрявшую между средневековым Востоком и стремительно набиравшим ход Западом. Со времен призвания варягов, со времен московского князя Ивана Даниловича Калиты Русь широко открывала свои врата для иноземцев, решивших служить новой отчизне. Двести лет тому назад далекий предок Герки Иоганнес Вернер по призыву российской императрицы Екатерины приехал в Россию из германских земель, разоренных Тридцатилетней войной. Приехал с многими тысячами других искателей приключений. Может быть, от этого далекого предка осталась в крови Германа эта томительная жажда к перемене мест?

Герка с легким сердцем простился с надоевшим заводом. Каждый день одно и то же. Механики из цеха приносят грязные, в масле и стружках, детали станков, их нужно обмерить и сделать чертеж. По этому чертежу будут делать новую деталь взамен изношенной. Герка научился быстро измерять, но иногда делает ошибки, за что главный механик завода Юрий Михайлович Мещеряков строго взыскивает. Когда пришла повестка на призыв, Герка даже обрадовался.

Служить так служить, будут перемены, будут другие города и страны. Очутиться на сказочном Востоке, воспетом поэтами, где текут кристально-чистые реки, где в тени чинар сидят волоокие восточные красавицы и цветет миндаль! Вот только скорее кончилась бы эта муторная теплушечная неторопь!

***

В школе Герман был круглым отличником. Учился он легко и непринужденно, запоминая за одно прочтение заданные уроки. Он лучше всех писал сочинения по литературе и был любимцем учителя математики Владимира Константиновича Бабошина. Контрольную по математике Герка обычно решал за пол-урока, потом помогал соседу по парте Котику Фесенко справиться с трудной задачей и, сдав тетрадку, под завистливые взгляды одноклассников вылетал на школьный двор. Блаженное ничегонеделание целых пол-урока! Герка бродит по пустынному двору школы. За широкими окнами сидят ученики, устремив глаза на что-то невидимое, как в немом кино, беззвучно шевелят губами, и Герке становится одиноко и неуютно. Скорее бы школьная сторожиха — добрая и ворчливая Михална, вяжущая бесконечные чулки на старом стуле у входа и внимательно наблюдающая за большими часами на противоположной стене, — нажала на кнопку, и пронзительный трезвон заполнил все коридоры двухэтажной школы. Тогда с шумом распахиваются двери, и орущая, пихающаяся толпа младшеклассников вываливается на школьный двор.

Маленький кругленький Бабошин, сильно припадавший на левую ногу, за что, конечно, получивший кличку «рупь- двадцать», не входил, а вбегал в класс со знаменитым желтым портфелем в правой руке. Водрузив портфель на стол и одарив класс хитроватой улыбкой, он намеренно долго возился с большими, блестящими замками и, наконец, вытаскивал содержимое — надежды и страдания класса — тетрадки с контрольными работами. Начиналось обязательное представление китайского фокусника Баб-о-Шина.

— Боря Кириллин! — торжественно провозглашал Бабошин, беря первую тетрадку. — Боря у нас пойдет в балетную школу. Боря не любит математику, не решил правильно ни одной задачи, двойка! — злосчастная тетрадка выкладывалась на край стола.

Смущенно улыбаясь, Борька неуклюже вылезал из-за парты и, пряча глаза, забирал свой позор. Проклятая математика не давалась ему. Потом, окончив школу на тройки, Борис с блеском окончил медицинский институт и скоро стал известным в городе хирургом Борисом Николаевичем Кириллиным.

— Надя Ким, — продолжалось представление; Бабошин открывал и в высоко поднятой руке демонстрировал классу Надину тетрадку. — Девочка очень чистая и аккуратная, девственная чистота — и в ее контрольной. Надя, заберите, единица.

Геркина тетрадь была всегда последней. Лицо Бабошина принимало торжественное выражение.

— Единственная пятерка в классе, — провозглашал он, — у Германа. У юноши большие математические способности. Герману нужно поступать на математический факультет университета, и его ждет большое будущее.

Бабошин ошибался в Герке. Школьная математика не увлекала его. Она была слишком простой, а сидеть за дополнительным курсом не хотелось, да и не хватало времени. У Герки было много других увлечений. Он с жадностью прочитывал все, что попадалось