Цвет крови - серый - Владимир Брайт

Лавина тяжеловооруженных конников, вспоровших острием своего клина слабый заслон из нескольких сотен легких лучников, обрушилась на имуров, но, встретив хорошо организованный отпор, не стала упорствовать, а отступила, понеся незначительные потери.

Но скажите на милость, что значат несколько десятков жизней на поле брани, когда каждая из противоборствующих сторон насчитывает около сотни тысяч бойцов? Абсолютно ничего.

Рыцари настолько торопились достичь боевых порядков имуров, что даже не стали отвлекаться на жалкую кучку несчастных гоблинов, ощетинившихся заслоном из пик чуть в стороне от направления главного удара. Именно это и спасло гвардию Мгхама.

Впрочем, сейчас мне было не до гоблинов. Остановившись в полусотне шагов от страшного места, где на пропитанной кровью земле лежала пятая часть племени Сави, не в силах идти дальше, я застыл ледяной статуей, чувствуя, как все внутри постепенно заполняет какая-то всеобъемлющая, необъяснимая пустота.

— Смерть — это не зло, а скорее избавление.

Повернув голову в сторону звука, я увидел Мгхама, стоящего неподалеку.

Вождь гоблинов выглядел отрешенно спокойным, но кто знает, чего ему это стоило.

— Думаешь, меня это может утешить?

Казалось, слова срываются с губ помимо воли хозяина, так как мое сознание по-прежнему пребывало во власти гулкой, словно упругая поверхность натянутого барабана, пустоты.

— Я пришел не для того, чтобы утешать. Под твоим началом была тысяча лучников, из которых если кто и уцелел, то единицы, а я в общей сложности потерял около трех когорт. Это как минимум вдвое больше.

— Трусы пали, а настоящие храбрецы выжили. Еще несколько таких битв — и раса гоблинов в корне изменится.

Если бы на его месте был кто-нибудь другой, то, пожалуй, короткий удар боевого копья быстро и эффективно смыл бы кровью оскорбление. Но этот странный гоблин был не такой, как все, поэтому, учитывая состояние собеседника, он нашел в себе силы сдержаться.

— Я пришел, чтобы ответить на вопрос, заданный тобой перед битвой.

— Ты уже ответил на него.

— Да, но, судя по твоему виду, ты так и не понял, что я имел в виду.

— Разве сейчас это столь важно?

— Думаю, что да.

Я равнодушно-вежливо пожал плечами, всем своим видом давая понять, что из уважения к союзнику готов выслушать все, что он скажет.

— Странно, но в отличие от всех остальных люди в подавляющем большинстве не знают, что именно от них произошли все существующие расы, как светлые, так и темные...

— И что с того? — Мне не хотелось ни думать, ни тем более говорить, потому что где-то вдалеке опять начали бить колокола, что опять могло перенести меня из этого страшного, пропахшего кровью и смертью места на луг, где, смешно поджав под себя ноги, сидела маленькая девочка, с которой интересно говорить на любые темы.

Но Мгхам заслуживал того, чтобы в ответ на его откровенность собеседник хотя бы элементарно поддержал разговор.

— Что с того? — удивленно переспросил он и сразу же ответил: — Ничего. Совсем ничего. Только когда люди с отвращением смотрят на гоблинов, орков, дроу и других представителей темных рас, им следует помнить, что они видят самих себя, только в искривленном зеркале времени.

— Всем известно, что дроу, темные эльфы, произошли от обычных эльфов. — Гул колоколов стал нарастать, поэтому в моем ответе промелькнули нотки нетерпения, неправильно истолкованные предводителем гоблинов.

— Но сами эльфы тоже когда-то были людьми. Человечество — это колыбель всех рас, ствол, на котором выросли побеги и ответвления остальных народов.

Окружающий пейзаж начал расплываться перед глазами, и я понял, что прямо сейчас упаду в глубокий колодец, на дне которого нет ни войны, ни боли потерь, ни горечи утрат, ни прочих невыносимо печальных вещей.

— Гоблины никогда не были людьми, — заплетающимся языком пробормотал я, чувствуя, как начинаю проваливаться в спасительное темное чрево тоннеля-колодца.

Я уже почти начал падать, видя, как приближается благословенная темнота, способная хотя бы На некоторое время принести покой и забвение, но в этот момент стальной зажим сдавил плечи и резко потащил тело вверх.

Мне не удалось переместиться туда, где вместо хаотично разбросанных трупов раскинулось огромное море цветов, но на землю я все же упал. Это стало ясно после того, как две сильные руки рывком приподняли мое тело, придав ему более или менее устойчивое сидячее положение.

— Посмотри в мои глаза! — До сего времени всегда спокойный и невозмутимый Мгхам захлебывался яростным криком, с ненавистью тряся меня за плечи, словно испорченную тряпичную куклу, виноватую лишь в том, что она оказалась слишком слабой для того, чтобы выдержать чудовищные перегрузки этой ненормальной жизни. — Посмотри мне в глаза!!! — Крик его сорвался на хрип.

Тяжелые веки с трудом поднялись, но прошло несколько долгих секунд, прежде чем мне удалось сфокусировать взгляд. А затем... В самой глубине огромных зрачков, приблизившихся ко мне чуть ли не вплотную, я увидел то, от чего мне стало еще хуже. Потому что в них угадывалось подтверждение слов вождя гоблинов: родоначальниками всех рас были именно люди.

Глаза — зеркало души, и, позволив заглянуть в себя настолько глубоко, как только это вообще было возможно, Мгхам добился того, что я уловил в нем слабую искру человеческой души.

— Нет... — прошептал я, не в силах принять эту ужасную истину.

Его напряженное лицо, напоминающее маску, вырезанную искусным мастером из дерева, сразу расслабилось. Предводитель презренного племени гоблинов взял себя в руки, обретя былое спокойствие.

— Да, — тихо, но веско произнес он, убирая руки с моих плеч. — Одни люди загнали других в гнилые болота, и тем не оставалось ничего другого, как умереть или приспособиться к этому аду, Так возникла раса гоблинов. Других прогнали на бесплодные пустоши, и они в конечном итоге превратились в орков, третьих...

— Не нужно продолжать, — с отчаянием в голосе попросил я, но он не услышал этой просьбы.

— Четвертых, пятых и всех остальных довели до такого состояния, что и они изменились — как внешне, так и внутренне. А победители — люди, оставшиеся жить на богатых и плодородных равнинах Алавии, — гордо провозгласили себя самой честной, доброй и справедливой расой, которая стала впоследствии называться светлой. Безжалостный человек прогнал слабого собрата из собственного дома, превратив его в вечно преследуемого загнанного зверя. Пробудив в душе несчастного все самые низменные и темные инстинкты, которые изменили даже его внешний облик. И после всего этого этот лицемер не постыдился назвать себя светлым. За моим народом числится множество черных дел и преступлений, о которых лучше не говорить вслух, но кто сделал нас такими? Кто сделал нас такими? — повторил он, пристально глядя на меня, будто именно я и был тем самым человеком, который прямо здесь и сейчас должен ответить за всех людей.