Удар отложенной смерти - Инна Тронина

Чиряев не верил своим ушам.

– Вы абсолютно уверены, что это Кисляков? Ошибка исключается?

– Абсолютно.

– Значит, вы были близко знакомы? – продолжал Чиряев, глядя то на Андрея, то на труп Кислякова.

– Достаточно близко. – Андрей спрятал аппарат в карман. – Личность установлена, снимки не нужны.

Теперь есть, что сказать кожано-замшевой, пахнущей духами «Буржуа» Алесе. После недолгого блаженства с зажиточным супругом красавице-белоруске придётся поплакать.

– А когда вы в последний раз виделись? – Валентин обошёл каталку.

Озирскому казалось, что Кисляков смотрит на него мёртвыми глазами. В его широких, посеревших зрачках отражались пронзительно-яркие лампы.

– Вчера вечером.

Андрей вспомнил кремцех, вспотевшее лицо Валеры, белое пламя печей. Прошли только сутки, и ситуация в корне поменялась.

– О, это хорошо! Вы не могли бы предположить, какова была причина убийства? – Чиряев спешил воспользоваться случаем, и Озирский его понимал.

Действительно, вчера вечером Кисляков уже мог о чём-то догадываться, подозревать, проявлять беспокойство. Но Андрею не хотелось вдаваться в подробности, хотя вектор расследования можно было задать.

– Пардон, это уже ваши дела. Скажу только, что Кисляков работал до последнего дня в крематории. Был, мягко говоря, не совсем чист на руку. Мы его наблюдали в связи со злоупотреблениями, и ОБХСС тоже в теме. Будут вопросы – обращайтесь к нам. Но сбивать вас с мысли своими предположениями я не стану. Вот его адрес, – Андрей написал несколько слов на листке из блокнота, вырвал его и отдал Чиряеву. – Надо сказать, что и вы нам помогли. Валерий весь день числился у нас в пропавших. Приятно было познакомиться…

Несколько минут Андрей молча смотрел на мёртвое, но всё ещё красивое, лицо Валерия Алексеевича. Жена Алеся и сын Игнат уже никогда не обнимут его и не поцелуют. Всё-таки бандитская жизнь не подвластна здравому смыслу. Они живут по совершенно другим законам, о которых нормальным людям лучше не знать. Ещё вчера Кисляков мог уничтожить Озирского, а сегодня валяется перед ним с пулей в голове; и только что был в категории неопознанных.

Чёрт, как всё это страшно, противно и просто-напросто непонятно! Все эти Валерки, Кольки, Алики соглашаются так жить, для них главное – не безопасность, не достоинство, не честь. Больше всего на свете им нужны шальные деньги, возможность сладко пить, жрать и лапать валютных проституток. Они ценят себе дешевле барахла. И ведь большинство таких, как Кисляков, именно подобным образом кончают. Вступая на скользкий путь, они предполагают, что вряд ли доживут до старости. Но за возможность обладать деньгами, властью над жизнью и смертью себе подобных отдают себя в распоряжение паханов и боссов.

Дисциплина у них нам построже армейской. Если шеф прикажет чесать себе пятки, мыть ноги и пить воду, унизит любым другим способом, «шестёрка» не смеет отказаться. А если босс захочет избавиться от своего слуги, тот должен воспринимать смерть как данность.

Черты Валерия не выражали ни гнева, ни ужаса. Может быть, первоначальное выражение исчезло – так часто случается, когда тело остывает. А. может быть, Валера не ждал выстрела, и потому был спокоен. Что ж. всё в прошлом. Ни о чём его не спросишь. Андрей смотрел в застывшее лицо своего врага и думал о торжестве справедливости. А потом чувство радости вытеснила брезгливая жалость. И даже боль от вчерашних побоев не могла прогнать её…

– Он жил здесь неподалёку – угол Ириновского и проспекта Наставников. Двадцать шестое отделение… Проверим, прописан ли. Узнаем – может, чего за ним замечали. Пётр, устроишь это всё?

– Устрою, чего там. – Зубарик закрыл простынёй тело Кислякова. – Андрей, ты на Чапыгина собирался сегодня ехать?

– Да, обещал забросить любопытную информацию. – Андрею захотелось поскорее уйти отсюда и увидеть ребят, которые ждали в микроавтобусе.

– Не подбросишь до Финляндского двух человек?

– Если сумеют втиснуться. Предупреждаю – нас там много.

– Да ты одну из них знаешь, Эллу Шогорову. Она тебе куда хочешь втиснется! Вы в Выборге по контрабанде работали, когда алюминий вывозили в фургонах Совавтотранса…

– Да как же, как же! Элку да не помнить! Мне, Петя, вообще везёт на выборгскую контрабанду… Ладно, захвачу. Ей до вокзала?

– Да. Она с сыном приехала в гости к мачехе. Заодно навестила нас здесь, а теперь опаздывает на электричку. Не хочет с автобусом связываться.

Андрей всё никак не мог избавиться от странного чувства. Ему было жаль Кислякова, как жалеют уличного пса, сбитого машиной. Жил бы, дурак, куда тебя только понесло!..

Он думал, что сам никогда не прикончил бы ни Валерия, ни Беллавина с Мажоровым. На обиженных Богом не обижаются. Ну, уродились такими – тупыми, внушаемыми, ведомыми. И убили их сейчас, как животных. Прикончили, будто заразных, паршивых. Их даже можно сейчас пышно похоронить, но всё равно не человеческие это будут похороны, а собачьи. Такие, как устраивают своим четвероногим любимцам миллионеры…

Около автобуса переступала разноцветными унтами симпатичная дамочка в кроличьей жакетке – следователь городской прокуратуры Выборга Элла Рашидовна Шогорова. Рядом с ней мёрз длинный очкастый мальчишка – тот самый сын Ричард. Андрей знал, что у Эллы есть и десятилетняя дочь Астра.

Заметив Андрея, Элла протянула руку и пошла ему навстречу, напевая:

– Прокати нас, Андрюша, на «рафике», до Финбана ты нас прокати!

Восточная красавица лучисто прижмурилась, откинув назад голову в песцовой шапке. Пальчики Эллы, несмотря на мороз, оказались тёплыми и душистыми.

– У нас с сыном через полчаса электричка – без тебя определённо опоздаем. Жена моего отца ничего не желает знать о чужих проблемах. Надо сидеть, не дыша, и слушать только её коммунально-кухонные истории…

– Наверное, твой отец мало ей внимания уделяет…

Андрей попросил двух ребят потесниться, и Ричард с трудом пролез на единственное свободное место. «Рафик» был один на весь отдел и постоянно использовался на полную катушку, Сейчас он вновь был набит до отказа. Поэтому Озирский, наплевав на правила приличия, устроил Эллу у себя на коленях. Та, положив голову на плечо благодетеля, нежно обняла его за шею.

Их знакомству стукнуло три года. В начале восемьдесят седьмого, когда Андрей работал ещё в таможне, они с Эллой провели в кабинетах и на станциях около трёх недель. Если бы не сумасшедшая нагрузка и постоянное присутствие посторонних, крепкая дружба переросла бы во флирт, а то и в служебный роман. Но трудно закрутить с матерью семейства, которая после окончания рабочего дня должна ещё и по магазинам пробежаться, и ужин приготовить, и дочку из садика забрать, и у сына уроки проверить…

– Да нужно папе моему слушать бабские сплетни! – скривилась Элла. – Для этого я есть. Ну, скажи, вот ты Ленке много внимания уделяешь? Только честно!