Страх. Как бросить вызов своим фобиям и победить - Ева Холланд

Свенья спросила меня, что ощущает мое тело, чувствую ли я тепло, покалывание. Я сказала, что чувствую, как расслабляются плечи. Она поинтересовалась, каково мое эмоциональное состояние. Я чувствовала себя спокойной. Мы еще раз повторили ту же процедуру, и она вслух вела меня по моим чувствам и реакциям.

Эту процедуру, которую она назвала поиском ресурсов, мы повторили еще три раза. После «счастливого места» мне пришлось подумать о «наставнике» в моей жизни, а капсулы в это время продолжали жужжать. Мы со Свеньей заключили, что выбор мамы в качестве «наставника» может привести к лишним осложнениям (ведь я до сих пор о ней горевала), предполагалось, что ресурсы обеспечат только безусловно положительные мысли. Поэтому мы подумали о бабушке, папиной маме, которая умерла, когда мне было восемнадцать. Я представила ее у кухонного окна в ее домике в пригороде, она курит, выпуская дым через оконную сетку, вокруг рта и глаз морщинки. Блестящие стекла ее очков, яркие краски обивки дивана в гостиной, запах тайского бальзама и тонкие косточки, которые я чувствовала, когда ее обнимала. В руках у меня пульсировали капсулы. Глаза двигались туда-сюда за закрытыми веками. Я чувствовала, что меня любят. Я была в безопасности.

После «наставника» наступила очередь «защитника». Затем я выбрала «источник мудрости». Задача состояла в том, чтобы, когда настанет время справляться с навязчивыми негативными и травматическими воспоминаниями и чувствами, у меня были защитники.

Наконец, на третьем сеансе мы начали собственно ДПДГ. На этот раз капсулы использовались для «открытия» не только хороших, но и плохих воспоминаний. После того как я устроилась на маленькой кушетке в кабинете Свеньи, мы поговорили о том, с чего начать. В конце концов, мне было из чего выбирать. Этим утром Facebook напомнил мне, что сегодня – четвертая годовщина аварии на джипе, так что именно об этом случае я думала, о том, насколько близка была к смерти. Но в ходе нашего разговора мне стало ясно, что самой страшной фактически была авария на мамином «субару». Все, что я пережила раньше, эта последняя авария усугубила. Именно с ней были связаны самые сложные и негативные чувства, именно эти воспоминания мгновенно заставляли меня съезжать на обочину и плакать. Поэтому мы решили начать с нее.

Я держала в руках маленькие капсулы, и мы провозились несколько минут с настройками, чтобы получить нужный для меня ритм и интенсивность. Не слишком быстрый, не слишком медленный, не столь интенсивный, чтобы показаться навязчивым, но и не настолько слабый, чтобы я не заметила пульсации. Каким-то образом я поняла, когда мы достигли идеала.

Потом мы приступили к процедуре. Я закрыла глаза, и Свенья попросила меня рассказать историю об аварии, с самого начала до самого конца, пока в руках у меня пульсировали капсулы, а глаза двигались из стороны в сторону за закрытыми веками. Свенья делала записи.

Я постаралась вспомнить тот день как можно ярче. Я вспомнила, как мне днем не хотелось уходить из закусочной в Форт-Сент-Джоне, то неприятное чувство, от которого никак не могла отделаться, решение продолжить путь несмотря ни на что. Долгий вечер, темнеющее небо, то, как машина переваливает через большой холм, как я щурилась, чтобы разобрать, что там, на дороге впереди, ту глубокую «подушку» града… Потом машину начало мотать, я закричала «Только не это снова!» – и кувырок в канаву.

Я рассказала о том, как появились разные добрые самаритяне: сезонные рабочие на пути в Аляску, семья, которая меня подобрала. Я описала сюрреалистичную ночь в больнице (диснеевских героев, всю ночь глядевших на меня со стен), вплоть до того момента, как местная семья забрала меня из больницы и посадила на автобус до дома. Я старалась просто перечислить голые факты, но не те мрачные чувства, которые одолели меня в больничной палате: вина и стыд – я ведь погубила мамину машину, ужасное одиночество, когда я поняла, что папа в тот момент совершает круиз по Средиземному морю и недосягаем. Страх, что я, возможно, просто отвратительный водитель, ненадежный и опасный, и это уже не изменишь. И что я так и буду попадать в аварии, пока не погибну. Я спросила, нужно ли более подробно рассказывать об этом смятении чувств, но Свенья сказала, что вернется к ним позднее, если нужно будет еще до чего-нибудь докопаться.

После того как я рассказала эту историю, Свенья попросила меня проверить, есть ли какая-то реакция со стороны моего тела. Нет ли в нем напряжения или боли? Но я чувствовала, что по мере рассказа меня охватывает печаль и какая-то подавленность. Глаза щипало от слез, уголки рта опустились, плечи напряглись (Антонио Дамасио снова был прав: именно тело, физические реакции сообщили мне о моем настроении). Свенья снова дала мне капсулы и попросила сконцентрироваться на этих чувствах, что я и делала, пока снова не оказалась на грани слез, вспоминая ту мрачную ночь на покрытом пластиком матраце в детской палате, стыд, вину и сомнения, когда все казалось таким ужасным и невозможным – и неконтролируемым. Воспоминания были очень живыми. Как будто я снова очутилась там, снова была несчастной, снова не могла заснуть под осуждающим взглядом Покахонтас.

Мы повторяли эту процедуру концентрации на неприятных ощущениях несколько раз, и каждый раз я закрывала глаза и поддавалась ритму пульсирующих в руках капсул. Я чувствовала напряжение и боль в теле, чувствовала, как они передвигаются и изменяются, как какая-то живая сила: из напряжения в плечах и шее и сжатости в груди они постепенно перерастали в боль в груди и нехватку дыхания, потом в легкую тошноту, а потом остановились в запястьях и кистях рук, которые пытались сжаться в кулаки. Свенья сказала мне положить капсулы под колени, а не держать их в руках, чтобы руки оставались свободными, и мы начали снова, а капсулы продолжали пульсировать. Руки у меня сжались в кулаки как будто сами собой, и боль передалась в сухожилия предплечий. Мы обе заметили, что я похожа на человека, изо всех сил вцепившегося в руль.

Свенья сказала, что все это нормально, так и должно быть, и что травма может «прятаться» в теле, а не в чувствах и эмоциях, и что теперь она освобождается и рикошетом отдается в других местах. Если бы мне об этом рассказали на пару лет раньше, я бы просто закатила глаза, но вот она я, чувствую, как будто тело принадлежит какой-то чуждой силе. Это было очень странное ощущение (женщина, выжившая в теракте в Оклахома-Сити, которая прошла курс ДПДГ для восстановления после травмы, сказала, что лечение было «самым странным ощущением из всего, что она раньше испытывала, за исключением взрыва»; я никогда не присутствовала при взрыве, но я тем не менее могу ее понять).

В качестве следующего шага Свенья попросила меня придумать положительное утверждение об аварии, что-то, что я могла бы прочно закрепить в мозге с помощью пульсирующих капсул, что-то вроде «Я поступила правильно». Но моя вера в себя была настолько ослаблена, что ни одно из подобных утверждений не звучало для меня убедительно.

Я спросила: «А мне нужно в это верить?» К сожалению, оказалось, что нужно.

Мы немного порассуждали на эту тему и остановились на «Это был просто несчастный случай», что казалось мне соответствующим действительности, а также «Это была не моя вина» (возможно?), «Я хороший водитель» (ну…) и «Я заслуживаю хорошего» (этому я действительно поверила). Мы провели сеанс, подробно обсудив эти мысли, а потом привлекли мои ресурсы: мир и спокойствие счастливого места, бабушкину теплоту и надежность.