Женская война - Александр Дюма

Все три дамы обернулись и увидели Пьера Ленэ, который приблизился к ним, когда они шли к главным воротам замка, куда то и дело обращались их взгляды. Он вышел из маленькой двери, расположенной на одном уровне с террасой, и подошел к ним сзади.

Слова маркизы де Турвиль были отчасти справедливы. Пьер Ленэ, советник принца Конде, человек холодный, ученый и серьезный, получил от заключенного принца поручение наблюдать за друзьями и врагами; и надо признаться, ему было труднее удерживать безрассудное усердие приверженцев принца, которые только могли повредить делу, чем разрушать враждебные происки его противников. Но он был ловок и предусмотрителен, как адвокат, привык и к судейскому крючкотворству, и к дворцовым хитростям. Обычно он торжествовал над ними победу, подведя какую-нибудь ловкую контрмину или благодаря своей непоколебимой твердости. Впрочем, лучшие и упорнейшие битвы приходилось ему выдерживать в самом Шантийи. Самолюбие маркизы де Турвиль, нетерпение молодой и аристократическое упрямство вдовствующей принцессы были сравнимы с хитростью Мазарини, с надменностью Анны Австрийской и с нерешительностью парламента.

Ленэ, которому принцы поручили всю корреспонденцию, принял за правило сообщать принцессам новости только по мере необходимости и оставил за собой право судить о сроке этой необходимости. Он решил так потому, что множество его планов из-за болтливости друзей стали известны его врагам, ибо женская дипломатия не всегда основана на тайне, этом первейшем правиле дипломатии мужчин.

Обе принцессы, ценившие, несмотря на частые его возражения, усердие и особенно услуги Пьера Ленэ, встретили советника дружеским жестом. На устах вдовы показалась даже улыбка.

— Ну, любезный Ленэ, — сказала она, — вы слышали, маркиза де Турвиль жаловалась или, лучше сказать, жалела нас: все идет хуже и хуже… Ах! Наши дела, любезный Ленэ, наши дела!

— Обстоятельства представляются мне не такими мрачными, как они кажутся вашему высочеству, — отвечал Ленэ. — Я очень надеюсь на время и на изменчивое счастье. Вы изволите знать поговорку: «Кто умеет ждать, тому все приходит вовремя».

— Время, перемена счастья — все это философия, господин Ленэ, а не политика, — сказала принцесса.

Ленэ улыбнулся.

— Философия полезна всегда и везде, — отвечал он, — и особенно в политике. Она учит не заноситься при успехе и не падать духом в беде.

— Все равно, — возразила маркиза де Турвиль, — по-моему, лучше бы увидеть курьера, чем слушать ваши истины. Не так ли, ваше высочество?

— Конечно. Я согласна с вами, — отвечала мадам Конде.

— Так ваше высочество будете довольны, потому что увидите сегодня трех курьеров, — сказал Пьер Ленэ с прежним хладнокровием.

— Как? Трех?

— Точно так, ваше высочество. Первого видели на дороге из Бордо, второй едет из Стене, а третий — от Ларошфуко.

Обе принцессы вскрикнули от радостного удивления. Маркиза закусила губы.

— Мне кажется, дорогой господин Пьер, — сказала она с ужимками, желая скрыть досаду и позолотить свои колкие слова, — такой искусный колдун, как вы, не должен останавливаться на половине пути. Рассказав нам о курьерах, он должен бы в то же время и передать, что содержится в депешах.

— Мое колдовство, — скромно отвечал Ленэ, — не простирается так далеко и ограничивается желанием быть верным слугой. Я докладываю, а не угадываю.

В ту же минуту (как будто действительно ему служил какой-то дух-покровитель) показались два всадника, скакавшие вдоль решетки сада. Тотчас толпа любопытных, оставив цветники и газоны, бросилась к решеткам, чтобы получить свою долю новостей.

Оба всадника сошли с лошадей. Первый, бросив поводья лошади, взмокшей от пота, второму, который казался его лакеем, подошел — вернее, подбежал — к принцессам, которые шли ему навстречу и которых он заметил в дальнем углу галереи, входя в нее с другого конца.

— Клер! — вскричала принцесса.

— Да, я, ваше высочество, примите мое покорнейшее уважение.

И, упав на колени, всадник хотел почтительно поцеловать руку супруги Конде.

— Нет! Нет! В мои объятья, дорогая виконтесса! В мои объятья! — восклицала принцесса, поднимая Клер.

Когда принцесса расцеловала всадника, он с величайшим почтением повернулся к вдовствующей принцессе и низко поклонился ей.

— Говорите скорей, милая Клер, — сказала она.

— Да, говори, — прибавила принцесса Конде. — Виделась ты с Ришоном?

— Виделась, и он дал мне поручение к вашему высочеству.

— Приятное?

— Сама не знаю, всего два слова.

— Что такое? Скорей, скорей!

Самое живое любопытство выразилось на лицах обеих принцесс.

— Бордо. — Да! — произнесла Клер со смущением, не зная, какое действие произведут ее слова.

Но она скоро успокоилась: на эти два слова принцессы отвечали торжествующим криком. Услышав его, тотчас подбежал Ленэ.

— Ленэ! Ленэ! Подите сюда! — кричала молодая принцесса. — Вы не знаете, какую новость привезла нам наша добрая Клер?

— Знаю, — отвечал Ленэ, улыбаясь, — знаю, вот почему я не спешил сюда.

— Как! Вы знали?

— Бордо. — Да! Не правда ли? — сказал Ленэ.

— Ну, вы в самом деле колдун, дорогой Пьер! — вскричала вдовствующая принцесса.

— Но, если вы знали эту новость, Ленэ, — сказала младшая принцесса с упреком, — почему же вы не вывели нас из томительного беспокойства этими двумя словами?

— Я хотел оставить виконтессе де Канб награду за ее труды, — отвечал Ленэ, кланяясь взволнованной Клер, — притом же я боялся, что на террасе вы станете радоваться при всех.

— Вы всегда правы, всегда правы, мой добрый Пьер, — сказала принцесса. — Будем молчать!

— И всем этим обязаны мы храброму Ришону, — начала вдовствующая принцесса. — Вы довольны им, он превосходно действовал, не так ли, кум?

Старшая Конде говорила «кум», когда хотела выразить свое благоволение; она выучилась этому слову у Генриха IV, который очень часто употреблял его.

— Ришон — человек умный и притом в высшей степени исполнительный, — отвечал Ленэ. — Верьте мне, ваше высочество, если б я не был уверен в нем, как в самом себе, то не рекомендовал бы вам его.

— Чем наградить его? — спросила принцесса.

— Надобно дать ему какое-нибудь важное место, — отвечала свекровь.

— Важное место! — колко повторила маркиза де Турвиль. — Помилуйте, ваше высочество, Ришон не дворянин.

— Да ведь и я тоже не дворянин, — возразил Ленэ, — а все-таки принц оказывал мне полное доверие. Разумеется, я очень уважаю французское дворянство; но бывают обстоятельства, в которых, я осмелюсь сказать, великая душа лучше старого герба.