Семья Эглетьер. Книга 2. Голод львят - Анри Труайя

Совершенно ошеломленная, Франсуаза села, держа письмо на коленях. Лампа резко освещала комнату, словно потрясенную бедствием. Мебель, перевернутая вверх дном, желтая мазня, запах краски, кипы бумаг, кисти — это был конец света! У Александра есть сын, и он не говорил ей о нем. Она разобрала число на письме: уже шесть лет! Кто была эта женщина? Франсуаза встала, сделала несколько шагов, обходя банки с краской, снова села, совершенно подавленная. Когда он вернется? Неужели ее роль сводится к тому, чтобы всегда его ждать? Какая-то одуревшая муха кружила вокруг лампы, удалялась и натыкалась на стену. Ее лапки увязли в желтой краске. Франсуаза смотрела, как она борется. Потом кончиком ногтя освободила ее. Муха с трудом взлетела и тут же вернулась, чтобы сгореть от лампы. На краске остался от нее светлый след. Что делать? Как с ним поговорить? Время шло, а она сидела не шелохнувшись. В доме послышался шум — над ней, под ней, справа, слева. По лестнице бегом спускались дети, и от их галопа вибрировали стены. Она опустила глаза и машинально читала заголовки статей в старых газетах, разбросанных у нее под ногами: «Завтра — долгожданное заявление премьер-министра…» Вдруг она встрепенулась. Шаги в коридоре! Он! Уже? Дверь открылась, и Александр в изумлении замер на пороге.

— Вот это стройка! — воскликнул он. — Но, слушай, ты же работала как лошадь!.. Получилось великолепно!..

Она не шелохнулась, безмолвная, окаменевшая. Тогда выражение лица у него изменилось, и он подошел к ней. Ни слова не говоря, Франсуаза протянула ему письмо с фотографией. Он метнул взгляд на снимок и улыбнулся:

— А! Ты нашла! Это старая история!

— Почему ты мне никогда об этом не говорил? — спросила его Франсуаза, с трудом скрывая волнение.

— Потому что это совершенно не интересно!

— Как совершенно не интересно?.. У тебя есть сын, а я не знала!

— Ну вот! Теперь ты знаешь! Что это меняет?

Она с изумлением смотрела на него. Он излучал легкомыслие.

— Александр, объясни мне все-таки, — сказала она. — У тебя были обязательства перед ним, перед его матерью!

— А что мне было делать, по-твоему?

— Жениться!

— Мне было семнадцать лет, а ей тридцать!

— Тридцать лет?

— Да! Ты представляешь, сколько ей сейчас?

— Ну а ребенок?

Александр пошел в кухню вымыть руки.

— Что? Ребенок? — громко спросил он.

— Он носит твою фамилию.

— Ну и что?

— Ты его не признал?

— Я не сумасшедший! Кто мне докажет, что это мой сын?

— На фотографии он похож на тебя… Поразительно!

Заглушая шум воды, спокойный голос произнес:

— Я так не нахожу.

Стоя перед ней в рубашке с засученными рукавами, с распахнутым воротом, он вытирал шею, лицо махровым полотенцем.

— Но, Александр… это же невозможно, чтобы ты ничего не чувствовал, когда его видел!

Он бросил полотенце на спинку стула. Мокрые волосы падали ему на лоб.

— Я всегда отказывался его видеть!

— Это безумие! — сказала Франсуаза. — Я не понимаю тебя! У тебя ребенок! Ты должен был бы гордиться им, чувствовать себя счастливым! А он тебе совершенно не интересен, ты относишься к нему как к чужому!

— Я не отношусь к нему как к чужому, поскольку я долгое время ежемесячно высылал деньги его матери.

— А сейчас ты больше не высылаешь ей эти деньги?

— Нет.

— Почему?

— Два года назад она вышла замуж за южноамериканца, который увез ее в Сантьяго вместе с мальчиком. Где щетка для волос?

— В ящике, в маленьком столике.

Он открыл ящик, достал щетку и присел на корточки, чтобы причесаться перед зеркалом, прислоненным к стулу. Франсуаза топталась на одном месте. Что она могла сделать в этой жалкой ситуации, которая возникла еще до нее и совсем не заботила Александра?

— Его зовут Николя? — спросила она.

— Да.

— Сколько ему сейчас лет?

— Пятнадцать или шестнадцать, я уж не помню…

— И ты не жалеешь, что никогда не видел его?

Он выпрямился, снова надел пиджак, поправил манжеты рубашки.

— Почему я должен об этом жалеть? Я не испытываю потребности в ребенке, чтобы быть счастливым. Отцовская привязанность — изобретение женское. Это они без нашего согласия убеждают нас, что мы хотим потомства. Материнство — для них психологически необходимое состояние, они придумали это средство для удержания мужчины в семье. Когда я вижу придурков, с преисполненным важности видом толкающих детскую коляску по аллее парка, я мысленно отдаю должное той, которая так ловко обвела их вокруг пальца!

— То, что ты говоришь, ужасно! — прошептала она.

— Ну вот, пожалуйста! Ты снова уязвлена! У тебя сейчас точно такое лицо, как тогда, когда я говорил с тобой о твоем самоубийстве.

— Не вижу связи!

— Однако она есть. Ты живешь в окружении всевозможных табу: брак, дети, религия, смерть, долг, честь, налоги, условности… Надо уметь сотрясать иногда предвзятые понятия!

Он сходил на кухню, вернулся оттуда со стаканом красного вина, выпил его одним залпом, вздохнул и взял фотографию, которую Франсуаза положила с письмом на угол дивана.

— Он — твоя точная копия, — сказала она.

— Возможно… Я этого как-то не могу осознать!.. Ну, у какого мужчины нет где-нибудь на свете незаконнорожденного ребенка? Это же закон слепого воспроизводства. Если бы выпущенное на свободу семя раскрывалось лишь в браке, куда бы мы пришли? Уверяю тебя, что юному Николя в настоящий момент глубоко плевать на то, что мы с тобой можем думать и говорить. Он появился на свет с некоторым капиталом везения и невезения. С этим он будет строить свою жизнь. Все остальное — из литературы! Почему ты стремишься усложнять самые простые положения, Франсуаза, маленькая моя?

С этими словами он принялся рвать фотографию. Франсуаза восприняла эту расправу как наносимую ей самой глубокую рану. Она опустила голову. Ей казалось, что кровь стала тяжелей и медленней циркулировать у нее в венах. Александр разогнул пальцы. Черные и белые кусочки глянцевой бумаги посыпались на пол.

— Франсуаза!

Голос был серьезный, вкрадчивый. Она подняла глаза. Александр дружелюбно улыбался ей, стоя на фоне желтой стены. Как ему всегда удавалось навязывать ей свои понятия?

— Не пойти ли нам сегодня куда-нибудь поужинать? — предложил он. — Здесь так воняет краской!

Она воскликнула, что это абсурд: денег у них едва хватит до конца месяца! Кроме того, в ящике за окошком уже дожидаются ветчина, картофельный салат. Движением руки он отмел эти весомые аргументы.