Золотая братина. В замкнутом круге - Игорь Минутко

– Отведайте, графушки, нашего доброго зелья, не побрезгуйте. И кушайте на здоровье.

И часа не прошло – веселы наши графья, пьяны; у Григория Григорьевича Оболина лицо подобрело, расправилось, вроде бы и обида на матушку-императрицу поумерилась. Мирно беседовали сановные люди Российской империи.

– Охоча Катенька до диковин всяческих, – говорил Григорий Григорьевич, потягивая темное густое вино из позолоченного кубка. – Может, какой подарок учинить, чтобы взглянула и обомлела? Только чем ее удивишь, Катюшу нашу…

Офицеры (все как один бравые молодцы – никакой хмель их не берет) образовали в центре залы тесный круг. И ходила по кругу из рук в руки серебряная братина красоты неописуемой – на боках, волшебными тонкими линиями изображенные, еле заметные в мерцании свечей, двигались полустершиеся картины из ратного быта скифов: сошлись в поединке два всадника с короткими мечами, и лошади встали на дыбы; натянул лук молодой воин – сейчас стрела оторвется от тетивы; обнаженную плененную девушку тянет за связанные руки могучий детина, заросший бородой…

Братина была наполнена вином, к ее «уточке» припадали, покачиваясь, офицеры. Взял в обе руки братину молодой полковник Демин – тот самый, что у стен Катлинского завода докладывал графу Панину о захвате мастеров, подошел, стараясь ступать прямо, к Панину и графу Оболину и, поклонившись, сказал:

– Петр Иванович, отец наш родной, графушка! И вы, ваше сиятельство, Григорий Григорьевич! Не откажите воинству – братина сия венчает нас на боевое товарищество до земли гробовой… Испейте с нами.

Граф Панин осторожно принял братину, отпил из «уточки» (вино по губам и усам потекло), передал братину Григорию Григорьевичу, вытер мокрый рот. Граф Оболин отпил вина, задержал перед собой братину на вытянутых руках, стал пристально рассматривать полустершиеся изображения на ее боках… И в глазах его загорелись восторг и изумление.

– Какое диво дивное… Откуда у тебя, Петр Иванович, чудо сие?

– Еще от деда, – ответил граф Панин. – Из скифского кургана братина вынута.

Задумался граф Григорий Григорьевич Оболин, не выпуская братины из рук, спросил:

– А есть в державе нашей мастера, кои сотворили бы подобную чашу и… сервиз к ней?

Не сразу ответил граф Панин, вприщур, понимающе посмотрел на друга, потом сказал:

– Настырный ты, Григорий Григорьевич… – Помолчал. – Знаю я таких работных людишек. Только, мон ами, далека к ним дорога…

Берлин, 3 октября 1918 года

С утра столице моросило, был туман. Фешенебельная Унтер-ден-Линден, центральная улица Берлина, не гасила фонари до одиннадцати часов пополудни. В двух кварталах от Бранденбургских ворот, на углу, собралась порядочная толпа: корреспонденты газет, фоторепортеры, люди в штатском с безразличными, даже вроде бы скучающими лицами, зеваки. Витрины ювелирного магазина «Арон Нейгольберг и Ко» были ярко освещены: сияли золотом и драгоценными камнями женские украшения; привлекали глаз колье, браслеты, броши; под светом ярких электрических ламп демонстрировали совершенство форм сервизы, блюда из серебра, подсвечники; переливались множеством граней алмазы; нарисовала причудливую фигуру нитка крупного жемчуга.

Возле тяжелых наружных дверей на двух полицейских напирала толпа журналистов, норовя проникнуть внутрь магазина. У вторых, внутренних, дверей стоял пожилой портье, молчаливый, вышколенный. Он казался абсолютно невозмутимым. А в самом торговом зале в этот час находилось четыре человека (продавщицы были отпущены): хозяин магазина Арон Нейгольберг, высокий представительный старик на плохо гнущихся ногах, седой, с пейсами; бухгалтер за конторкой, человек лет пятидесяти, с печальным сосредоточенным лицом; секретарша Нейгольберга Линда, молодая женщина лет двадцати шести, блондинка с ярко накрашенными губами бантиком, высокая, худая, нервная; наконец, господин Носке, представитель немецкого Национального банка, юркий лысеющий коротышка с порядочным животиком и проворными руками.

Арон Нейгольберг неторопливо прохаживался по залу, опустив голову. Возможно, его взор проникал через пол, где в чугунном сейфе…

– Приехал, – тихо сообщила Линда, и на ее щеках выступили красные пятна – будто маки расцвели.

Все повернули голову к витрине. Через чисто вымытые стекла было видно, как у дверей магазина остановилась черная легковая машина. Выскочил шофер, с подобострастием распахнул дверцу. Засуетились журналисты, фоторепортеры, коротко заполыхали магниевые вспышки. К дверям неторопливо направлялся Никита Никитович Толмачев, в парадной фрачной паре, элегантную черноту которой подчеркивали белые перчатки, в лакированных ботинках. Если бы сейчас рядом был настоящий граф Алексей Григорьевич Оболин! Сходство Толмачева с ним оказалось бы просто разительным. Только у Никиты Никитовича черты лица были крупнее, резче. Лжеграфа сопровождал переводчик, повадками и крепкой боксерской фигурой больше похожий на телохранителя. Навстречу Никите Никитовичу с протянутой рукой уже шел Арон Нейгольберг, сдержанно-вежливо улыбаясь:

– Здрашствуйте, граф! Вы точны, в Германии точность ценят.

Переводчик перевел, и дальше разговор шел через него, хотя в первую встречу с ювелиром Толмачев обходился без перевода – он понимал немецкий. Но сегодня нельзя упустить ни единого слова. Толмачев снял белые перчатки, рукопожатие его было энергичным и сильным. Арон Нейгольберг еле заметно поморщился.

– Все готово для оформления купчей? – спокойно, но жестко спросил Никита Никитович. – Извините, господа, спешу. Итак, господин Нейгольберг, какую окончательную сумму вы предлагаете? Вчера мы определили цену сервиза по весу золота.

– Да, да! – заспешил хозяин магазина. – Простите, я не познакомил вас: господин Носке, представитель Национального банка. Он и будет оформлять купчую… Если, конечно, сделка состоится. Ваш вопрос больше к нему.

– Что сказать, господин Оболин… – Толстяк-коротышка Носке, похоже, волновался чрезвычайно: бисеринки пота выступили на лбу, он все время потирал руки. – Вы сами отказались от экспертизы специалистов, которая займет дней десять. Пока соберем компетентных людей, договоримся…

– Да, я тороплюсь, – подтвердил Толмачев.

– Так вот… – продолжал господин Носке. – Сервиз «Золотая братина», как вам, естественно, известно, не только золото, но и произведение искусства. Мои познания в этой области невелики. Словом, к сервизу надо подходить как к музейному экспонату редчайшей ценности. Я проконсультировал господина Нейгольберга. Думаю… И господин Нейгольберг согласился… Сумму, которую вы вчера определили по сегодняшней стоимости золота высшей пробы, следует удвоить…

– Ваше сиятельство! – Хозяин магазина старался говорить спокойно, но это не очень получалось: голос Нейгольберга дрожал. – Говорю вам совершенно искренне: чтобы собрать эту сумму, я привел в движение все свои капиталы, пришлось даже прибегнуть к займу…