Новое Будущее - Артём Николаевич Хлебников

То, что ему сделалось дурно, было очевидно, и антропоморф, видимо, лишь из вежливости не акцентировал на этом внимания. Может, дело вообще не в шаре, а, например, в запахе растений. Может, там рос какой-нибудь дурманящий цветок. Черт их разберет. Слава богу, полиции не надо больше иметь дело с каждым сумасшедшим наркошей, культом и прочей дичью.

Сауля Джой принес массажный стол и поставил его в стороне от входа, на краю террасы, откуда открывался вид на полудремлющий сектантский квартал. Посередине между двумя прожекторами поднималась в небо на три четверти рожденная луна. Жутковато было ложиться здесь, почти у самого обрыва, откуда если упадешь – точно погибнешь.

Но Рэндал снял рубашку и показал антропоморфу спину. Тот ничего не сказал и зашел ненадолго в помещение, откуда принес ножницы, вату, тампоны. Он разрезал перевязку, которую Рэндал даже не подумал менять сегодня, и тяжело вздохнул.

– Позвольте мне немного побыть с этой раной прежде, чем я заново забинтую вас?

И почему-то детектив согласился. Наступит следующее утро, и ему покажется это какой-то несуразицей. Он скажет себе: просто дурацкий сон, где старый уродливый антропоморф притворился добряком, чтобы запутать его. Но это будет завтра. А в тот момент он лег, будто повинуясь жалости к себе. Она плохой советчик. Но слишком тягуч и утомителен был этот дурной, бесполезный день. Теперь, когда он лежал на животе и чувствовал, как жар от не прикасающихся к нему белоснежных кистей бродит вдоль узора раны, Рэндал предался этому грешному делу – сожалению.

Плохой, тяжелый день. И дело даже не в том, что он ни на шаг не приблизился к раскрытию убийства, а в том, что и Чистая комната по-прежнему далеко, и нет нужды ему просыпаться после такого дня. Ведь нет ничего. И ничего не будет. Зачем? Зачем?.. Это был вопрос, который Ричард постоянно писал в дневнике семнадцать лет назад. Рушился старый мир, воцарялась Республика – ветхая копия слабой Калифорнии, осколок былой империи. И как можно было справиться с этим молодому человеку? Впрочем, у него хотя бы была семья. А зачем вернули меня? Зачем я согласился вернуться?.. Ведь он прав: я ни с чем не справляюсь. Я пес-убийца, и надежды во мне слишком мало…

Впрочем, чем дольше он лежал тут, убаюканный заботой бесполого древнего существа, тем яснее вспоминал беспомощность. Вспоминал Возвращение.

Сон из белого неподвижного шума преобразился в черную маслянистую воду, в которую то с одной, то с другой стороны приходили звуки – их отголоски. Они не могли прорваться, а главное – не было самого «его».

Это теперь, вспоминая, он знал, что думает о «себе», а тогда – лишь завязалась субстанция, не сознающая, как ее зовут и для чего она здесь. Главный же ее ужас – течение безвременья, невозможность оказаться собою, обреченность застрять наедине с бесконечным предчувствием, которое никогда не воплотится.

Но теперь слова: «Пробужденный, пробужденный!..» – назойливо повторенные тысячу раз, оказались первой реальностью. По крайней мере, не оставалось сомнений – сон позади.

Внутри откликнулось – бунт, сопротивление, борьба! Будто из-за прорвавшейся плотины, на него хлынули остальные слова и заполняющая их чернильная краска образов.

«Это мое тело», – понял он, объятый холодом. У него было тело. Он был телом.

Лишь теперь он увидел вращающуюся белую лампу, похожую на ярмарочную карусель. Его мутило. Хватит видеть ее! Ему захотелось вынырнуть. Первое желание, которое появилось в этом соединении железа и пластика.

Все это – чем бы он ни был – оказалось одним бесконечно огромным телом, в которое вкручено ядро памяти, сердце и множество иных деталей, которые только предстояло вспомнить… Он водил глазами туда-сюда, тщетно стремясь добраться до сути.

Вода очень мешала, сдерживала любые попытки… Наконец сумел всем телом выброситься вперед. Его ошпарило, снаружи и внутри, грудь охватило горячее пламя, он решил, что оно сожрет сейчас, и рванул сильнее в отчаянной слепой попытке спастись от исчезновения.

…Согнулся пополам, сел.

Он был на жесткой железной койке, обтянутой каким-то веществом, служившим ему коконом в течение Забытья. Понял, что все это время не было никакой жидкости вокруг, не было тьмы и исчезновения. Он лежал здесь, среди многих других тел, и к нему отовсюду тянула щупальца огромная клыкастая машина.

Жадно принялся дышать. С каждым вздохом энергия втекала в него, а с выдохом – небольшая часть ее утекала наружу. Но машина понемногу исчезала, и ужас, связанный с ее стальной хваткой, уходил глубоко вовнутрь, юрким червем обвивал позвоночник и хитросплетения органов.

Голос сверху продолжал бубнить: «Дышите, дышите, дышите…»

Он лег и впервые за бесконечность увидел человека. Он почувствовал спазм боли: человек, оказывается, так прекрасен… Несмотря на собранную энергию, у Рэндала не было ни малейших сил потянуться к женщине.

Медсестра провела по его лицу и телу тряпочкой, убирая черный маслянистый пот, проступивший при пробуждении.

Он дышал – теперь это было единственное, к чему он оказался способен. С каждым вздохом ощущал, как его связь со всем вокруг восстанавливается, как он превращается в часть комнаты, геометрии предметов, окружающих людей, как он становится частью чириканья птицы, озадаченно глядевшей через маленькую щелочку потолочного окна, как он становится частью взмаха хвоста китом, который вот-вот уйдет на глубину – он наслаждался тем, как соединяется со всеми этими невыносимо прекрасными словами. И слова обладали смыслом, слова больше не были сновидением.

– Как ваше имя? Помните? – Голос принялся за новую серию вопросов.

Он зашевелил губами. Знал, что там, внутри, точно всегда жил голос. Он был известен куда ранее, чем его спросили. Всегда он жил с этим голосом внутри. Тот «читал» в нем все происходящее, пока не существовало ни времени, ни знания, пока была лишь тьма всюду вокруг, беспросветные мириады неизбранных возможностей. И предчувствие.

– Рэндал! Рэндал! – стал выкрикивать он слабым, хриплым голосом. Хотя еще мгновение назад не мог поверить, что угадает, что попадет в единственное имя из миллиарда существовавших на планете – и действительно узнает именно свое.

Внутренняя воля быть, кричать имя, существовать – вытащила его из провала, из бездны, подняла высоко к лучу света, чтобы всем этим бесконечным предметам, связанным с ними нитями света, захотелось поглядеть на этого новоявленного крикуна.

– Рэндал! – рявкнул из последних сил, с языческой радостью.

– Да-да, я знаю. Что ты так распереживался, ну?.. Плохой сон опять? – нежный голос Кайли коснулся его сердца, и он был так благодарен, что она здесь!

Снова он спал на животе, и вчерашнюю рану чуть грел свеженаложенный бинт. Чьи руки это сделали?..

– Очень