Джек-потрошитель с Крещатика - Лада Лузина

— Значит, я права? — сделала лестный для себя вывод Землепотрясная Даша. — Ирина — невиновна?

— Золотоискательница — лучший оправдательный приговор для нее. Она чует чистоту на нюх. Могу поспорить, она сразу почуяла Мира: удивительную чистоту его любви, превратившую убийцу в ангела.

— Но почему она не купила «Тихую ночь» на аукционе? — не приметила логики Катя. — У нее было достаточно денег, чтоб перебить мою ставку.

— Она просто узнала вас, — сказала Акнир. — Узнала Киевицу. Она не была в Киеве много лет, столько, сколько правила тут моя мама. Она приехала сюда на разведку. И не стала вступать в поединок с вами. Она уступила вам лот и пошла обходным путем…

— Почему же теперь она рискнула перейти мне дорогу?

— Потому что Виктория уже получила все, что хотела!

— Вы верите, что камни имеют душу? — вещала тем временем с экрана Виктория, и взгляд ее был жарким и влажным от неподдельной, неистовой порабощающей страсти.

Она смотрела с экрана телевизора прямо на них — она словно видела их. Нет, она видела их — их растерянные взгляды, их бессильную злобу, видела поражение своих давних врагов — Киевиц!

— Возможно, — сдержанно сказала блондинка-ведущая, не сводя ошалевшего порабощенного взгляда с невероятного камня.

— И я уверяю вас: нет на свете души прекрасней, чем та, что заключена в этот камень! Черные бриллианты почти никогда не бывают прозрачны, не бывают чисты. Но этот… О, мой любимый, мой Мир, я клянусь, ты главная любовь моей жизни!

— Красный пар над горшком предупреждал нас о гибели Мира! — самобичующе сказала Акнир.

— Значит, Маша все же думала о нем, — отметила Чуб.

— Но почему о нем не подумали мы?! — взвилась ведьма. Она была неприкрыто зла на саму себя. — Ведь Мир — и есть душа! Возможно, единственная в мире душа, победившая смерть силой любви… Победившая тьму своей собственной души!..

— Видимо, потому что мы все как-то перестали считать его привидением. — вздохнула Землепотрясная. — Ой, как же Машка разозлится… — протянула она.

— Машка? — грозово сказала Катя. — Как разозлилась я!!! Я отдала ей Мира… своими руками! Но это стервь не поняла, с кем связалась. Она смеет дразнить меня?.. Она не боится сидеть тут, на экране, и раздавать нам щелчки по носам?

От гнева у Катерины Михайловны потемнело в глазах.

Чуб закричала. Акнир отскочила в угол как ошпаренный кот.

Большой плоский экран телевизора внезапно разлетелся на множество неровных кусков, подобно зеркалу Снежной королевы. Дображанской показалось: она видит в замедленной съемке, как темные осколки летят по комнате, кружатся в воздухе, а на месте экрана остается большой и глубокий след в стене, словно от взрыва гранаты.

— Я достану тебя!

Взгляд Кати оставил длинный и узкий ров на стене, вырывая куски штукатурки, взрезая стену до кирпичей и бетона, и пыльное крошиво летело надо «рвом»…

— Я уничтожу ее!

Катерина Михайловна испытала немыслимое облегчение от того, что может, наконец, выпустить силу — выпустить в свет свой секрет. И дать силу своему темному гневу.

Массивный угловой диван в мастерской Виктории с грохотом рухнул на пол, перерезанный пополам Катиным взглядом, лежавшие на нем подушки взорвались клочьями, синтепон разнесло по комнате искусственным снегом.

На низком столике одна за другой лопались большие и маленькие баночки с краской, светлый паркет окрасили разноцветные пятна, будто мастерская решила сама с собой сразиться в Пейнтбол.

— Что происходит во-още? — истошно заорала Землепотрясная Чуб.

— Она в прямом эфире! Я знаю адрес канала, он на Нагорной, летим туда. Я разорву эту суку на части!..

— Даша, беги на кухню, ложись на пол!.. — крикнула подруге Акнир.

Катерина Михайловна не почувствовала миг, когда гнев стал сильнее нее. Не сразу поняла, что, выпустив силу, уже не может смотреть на мир иначе… Ее рука полезла было в карман, где лежал футляр с очками, но, видимо, она обронила его над Городом вместе с туфлями.

Взгляд Кати заметался по комнате.

Скопление сплетенных меж собой полочек с сувенирами, ракушками, глиняными вазами и стаканами, полными кисточек, глиняными — разлетелось в куски.

Зеленая драпировка слетела со стены, превращаясь на лету в лоскуты.

Прикрывая голову руками, Даша Чуб бросилась из комнаты прочь.

Катя быстро опустила глаза… И увидела, как под ее босыми ногами паркет раздваивается, словно под бензопилой, как летят в стороны перерезанные доски, дымятся стружки…

Холодея от ужаса, она резко запрокинула голову, устремив взгляд наверх, сквозь разбитый стеклянный потолок, надеясь, что не уничтожит единым махом пролетающую прямо над ними стаю птиц, а заодно и самолет, парящий в небе где-то на высоте 8300 метров. И еще она вдруг подумала, что, зажмурив глаза, может разрезать и собственные веки.

— Мамочки, что же мне делать, мамочки?!.. — испуганно, жалобно всплакнула она.

— Я здесь…

— …мамочки…

— Я здесь, моя доченька… посмотри на меня!

Слова, похожие на неуловимый шорох осенней листвы, раздались одновременно со стуком брошки-бабочки, упавшей на пол.

И прежде чем Катя признала родной голос из детства, ее запрокинутый к небу взгляд залило слезами — теплой соленой водой, и она почувствовала, что острота ее взора гаснет, слабеет. Безбрежный, непобедимый и неуправляемый гнев присмирел, потесненный иным чувством.

— Не бойся, доченька… Катюша, посмотри на меня!

— …мама?

Катерина опустила полные слез глаза, и не поверила им.

Белая Дама стояла посреди мастерской — высокая, намного выше человеческого роста, сияющая лучезарным светом. Свет струился вокруг ее тела как длинные одежды, свет струился вместе с распущенными по плечам длинными светлыми волосами.

А в чудесной эмалевой брошке-бабочке больше не было блестящего камня.

Сияние исходило от Дамы… Хоть трудно было признать в этой прекрасной женщине Катину мать — невысокую, темноволосую и большеротую с неправильными чертами лица.

Но Катерина Михайловная Дображанская не заметила никаких перемен. Она никогда не воспринимала мать некрасивой. В детстве, как и каждая девочка, она считала маму самой прекрасной на всем белом свете, а позже, потеряв обоих родителей, лелеяла мамин образ — ставший лишь еще более недостижимо-прелестным.

— Мама, — охнула Катя. — Мамочка… — Дображанская неуверенно протянула ладони вперед. — Ты все же пришла… — ее голос стал тонким. — А у меня там, в Башне, для тебя угощение.

— Спасибо, доченька, я насытилась его запахом. — Женщина протянула к Кате обе руки, прикоснулась к ее лицу.