Любимые дети, или Моя чужая семья - Диана Чемберлен

Она меня испугала. Если она залезет в мою школьную анкету и узнает, что мне семнадцать, я окажусь в полном дерьме. А вдруг она вызовет социального работника или кого-то в этом роде? Сейчас я существовал относительно спокойно и хотел, чтобы так было и впредь. Копы совсем не волновались обо мне. Мать пропала, но не погибла. По крайней мере, никто не видел ее мертвой, и официального подтверждения не было. Многие дети помоложе нуждались в помощи больше, чем я, так что, возможно, кто-то, зная, что мне семнадцать, оставит меня в покое.

Но мисс Вичевски может вбить себе в голову, что должна спасти меня или что-то в этом роде, и тогда я окажусь в приюте.

– Как насчет того, чтобы пока переехать в дом друга? – предложила она. – Тогда ты мог бы ходить с ним в школу.

– Да, может быть, – кивнул я, пытаясь отвлечь ее. Можно подумать, у меня полно друзей в школе. Некоторые уже успели закончить ее, а многие просто бросили. И, возможно, проводили дни, накачиваясь спиртным или наркотиками. Хотя вряд ли перкосет чем-то отличался от наркотиков.

Входная дверь башни Маркуса вдруг открылась.

– Кит? – позвал он.

Пойман. Теперь обратной дороги нет. Я вышел из машины.

– Привет.

– Я увидел твою машину. Ты в порядке?

– Никогда не чувствовал себя лучше.

Почему люди все время задают мне дурацкие вопросы? Мать исчезла. Лицо у меня как из фильма ужасов. Руки выглядели так, словно закутаны в розовый пластик. Меня могут упечь в какой-то богом забытый приют. И сейчас… – это и было причиной, по которой я пришел к Маркусу, – у меня почти не осталось денег. На сберегательном счету матери было немногим более тысячи долларов, она ничего не снимала, но я не мог до него добраться. В день поисков Маркус дал мне двести долларов. Просто вытащил бумажник и отслюнил десять двадцаток, как какой-то пустяк. Двести долларов казались огромной суммой, но пицца и заказы из китайского ресторана вскоре все съели, и каждый раз, когда я ходил на физиотерапию, приходилось доплачивать то, чего не покрывала страховка. Маркус дал бы мне больше денег, если бы я попросил, но я не хотел просить. Не хотел его денег. Хотел свои.

– Заходи.

Он придержал дверь.

Последний раз я был в башне Маркуса несколько лет назад. Возможно, на десятый или одиннадцатый день рождения Энди. Дом Маркуса был самым крутым на острове или близко к этому. Он занял одну из старых башен Оперейшн Бамблби, которую использовали еще в сороковых, сделал ремонт, выкрасил в светло-зеленый цвет и снабдил потрясающей аудиосистемой на каждом этаже. Комнаты были маленькими. Но каждая выходила на океан, так что какая разница?

Единственное, что мне здесь не нравилось, – крыша. Плоская, без ограждения, и, когда я единственный раз поднялся туда, у меня возникла паника. Я боялся высоты и, конечно, теперь не выносил открытого огня. На этой неделе оставалось добавить к списку фобий страх одиночества. Я не боялся, что кто-то вломится в трейлер и убьет меня, но по ночам у меня появлялось странное ощущение пустоты в груди, словно начинался сердечный приступ. Чем темнее становилось за окном, тем хуже мне было. И это ощущение меня не оставит даже в присутствии приютских лузеров.

Я прошел за Маркусом в гостиную/столовую. Увидел виндсёрферов на волнах. Я не занимался сёрфингом с того дня, как пропала мать.

Маркус сунул руки в карманы.

– Что будешь пить?

– Пиво?

– Ага. Прямо. Вторая попытка.

– Ничего.

Я сел на кожаный диван.

– Мне нужно задать тебе вопрос.

Маркус вытащил из-под кухонной стойки барный табурет и примостился на нем.

– Выкладывай.

– Ты знаешь о моем образовательном фонде, который отдал в распоряжение матери?

Я никогда не говорил с Маркусом о тех деньгах. Никогда не благодарил.

Он кивнул.

– Поскольку мать пропала, мне нужны деньги. Но она всегда говорила, что я могу использовать их только на колледж. Это правда?

Он оперся о стойку.

– Вот как обстоят дела, Кит. Я основал этот фонд с твоей матерью в качестве попечителя и с условием, что деньги могут быть использованы только на образование. В этом случае деньги пойдут колледжу. Если же ты не захочешь учиться, деньги перейдут к тебе по достижении двадцатипятилетнего возраста.

– Но что, если они нужны мне сейчас?

Он покачал головой:

– Ты не можешь получить их сейчас.

Он выпрямился, оперся руками о колени.

– Но, послушай, тебе ни к чему беспокоиться о деньгах. Скажи, что тебе нужно, и…

– Это ты основал фонд, верно? – разозлился я.

– Верно.

– Почему же ты не можешь изменить правила сейчас, когда ситуация стала совершенно иной?

– От меня это не зависит. Как только правила установлены, их нельзя менять. Мне очень жаль.

Я посмотрел на сёрферов. Как же я им завидовал! Ни о чем не заботиться. Разве только о том, как поймать следующую волну. Придется найти работу.

Я живо представил, как иду куда-то. Иду с таким лицом и прошу работы.

– Кит, ты должен позволить людям помочь тебе, – покачал головой Маркус.

Я встал.

– Нет, спасибо. Я что-нибудь придумаю, – отрезал я, шагнув к выходу.

– Деньги за моральный ущерб! – неожиданно воскликнул Маркус и вскочил. – Ты же ежемесячно получаешь их от Мэгги, не так ли?

– Гребаные деньги идут на счет моей матери! – завопил я. – Я в глаза их не вижу, а банк не позволяет мне их коснуться.

Я уже открыл дверь, но он схватил меня за руку.

– Дерьмо!

Я зажмурился.

Боль была такая, словно по руке прошлось раскаленное железо и вонзилось в плечо.

Он тут же отпустил меня и поднял руки:

– Послушай, приятель, прости меня.

– Иди к черту!

Я открыл дверь и вышел, но на этот раз он не попытался меня остановить.

Стрелка датчика топливного бака стояла почти на нуле, но я проехал мимо автозаправки, не останавливаясь. После пожара либо ма покупала мне бензин, либо я ехал на бензоколонку в Снидз-Ферри, где все устраивал тот обгоревший тип, который иногда покупал мне пиво. Проблемой были не деньги, а запах бензина. Я не мог заставить себя снять крышку с бензобака, нажать на кнопку и нюхать это взрывчатое вещество, льющееся в мою машину. Я представлял, как бензин загорается и снова окутывает меня пламенем. По ночам я часто видел кошмары. И считал, что ветеран из Ирака был самым храбрым парнем, посмев работать с чем-то воспламеняющимся, вроде бензина.

– Так я справляюсь с этим, старик, – сказал он мне однажды. – Решил, что буду работать в таком месте, где каждый день приходится смотреть в глаза своим страхам.