Остров для особенных (сборник) - Хельга Лайс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Заключение
Я уже потерял счёт тем дням, которые я провожу среди голых стен в маленькой комнатке с крошечным окошком, но без освещения; где стоят только кровать, отхожее место и столик, приколоченный к двери, за которым я ем. Ем и сплю, сплю и ем. Больше я ничего не делаю. От тоски меня стала переполнять ностальгия по тем дням, которые я бы вспоминал с ужасом в недалёком прошлом. Но все меняется… Самое забавное, что предыдущий отрезок моего существования когда-то не казался мне «манной небесной», скорее наоборот. Если бы я знал и мог, то попытался бы отбиться от тех двух незнакомцев, что нас лишили в общем-то жизни той злополучной ночью. Но незнание погубило меня, а может не только меня. Да мужики были слишком большими, но не толстыми, а из тех, кто обладает большой силой, то бишь воплощением мужской силой, которой мне всегда хотелось обладать каждый раз, когда видел, как обижают мою мать, будь то мой отец, который нас бросил, когда мне исполнилось 8, или отчим. Теперь самое большее развлечение здесь и оно же единственное— наблюдать, как я становлюсь больше, хотя и на воле меня нельзя было отнести к астеникам. Из дохляка, еле ходящего, я превратился в гору мышц. На этом у меня нет больше хороших новостей. Довольно много времени прошло с тех пор, как нас подняли на ноги посреди ночи, и увезли вот сюда, где моя жизнь разделилась на «до» и «после». Я не сразу понял, где нахожусь. Ну мрачная камера, и что? Сидя в этих стенах я стал сходить с ума. Тюрьма в самом её настоящем проявлении. Только я не преступник, как все остальные, как мне кажется. Не пускали даже гулять, да даже общение между заключёнными отсутствовало. Все, что я слышал здесь, так это стук в двери, предупреждающий о приёме пищи и отбора посуды, а ещё стук дождя по крошечному оконному стеклу. Черт, неужели так бывает и в других тюрьмах? Другим моим невольным развлечением было уставиться в крошечное окошко, что находилось почти под самым потолком, его наличие как бы дразнило мое естество, добраться до него не представлялось возможным, так как высота стен была примерно до трёх метров. Так что я сверялся по свету. Темно – значит, пора готовиться ко сну. Ещё я старался как один литературный герой выцарапывать на стене крестиком новый день, что помогало мне хоть как-то следить за течением времени. И судя по количеству отметок, сижу я здесь ни много ни мало тридцать пятый день, а это пятнадцатое октября. Сны были для меня спасением и в то же время мучением. Я забывался, и снились мои друзья, мама и Анна. Да даже кассиры. Их голоса были слаще самой любимой песни. И это же мне причиняло душевную боль, ведь ужасно их не хватало. Ещё я превратился в комнатного философа, так как стал чаще спрашивать себя о том, в чем смысл жизни? Я, как пессимист, давно наблюдая происходящие в мире события, стал ловить себя на мысли, человечество семимильными шагами мчится в пропасть. Катаклизмы, увеличение количества жителей, исчерпаемость ресурсов, привели меня к собственной идеологии, что человек должен быть полезен обществу, а иначе ему нет смысла быть в числе так называемых «дармоедов». Чем полезен соседский алкаш, который терроризирует своих родных? Только зря пользуется земными благами. Или преступники, которых, как я считаю исправит только могила. Представляю, в какой ужас ввели бы мои умозаключения, став бы я рассказывать всем на каждом углу. На мой взгляд, человечество сильно переоценило свою значимость. Пусть и не с каждым днём, но все же во мне росла не присущая мне агрессия. Мне хотелось кричать, крушить, хоть что-то делать, а не только лежать, бесцельно глядя в надоевший потолок. И начал бродить от углу к углу до изнеможения. И вновь пошли те же унылые дни, только я уже всячески себя морил возможными физическими упражнения, будь то бег на месте, качание пресса или отжимания. Одежда становилась все теснее, словно мои мышцы росли на дрожжах, но сей факт не приносил никакой радости как прежде, где я был свободен. Помимо душевных страданий добавились и физические. Если в начале меня мучила неизбежная крепатура, потому что я какое-то время не занимался, то потом болеть стало изнутри, словно моей тело не успевало адаптироваться к столь скорым переменам. И это если не вспоминать про рваные полосы на коже; они были везде и увеличивались в длину. Проводя пальцы по растяжкам, я невольно морщился: пальцы проходились по небольшой глубине, словно по тропинке. Страшно представить, чем обернётся дальнейшее растяжение кожи. Может, она треснет и всему миру представятся похожие на кусок говядины мышцы? Спустя некоторое время активных тренировок, мне было сложнее доводить себя до усталости и забытья, и вновь во мне словно зверь пробуждался. И я стал вопить во всю свою мощь и стучать по двери, но меня по-прежнему не замечали, словно я был совершенно один в этой темнице. Я хотел повеситься, но доступные мне тряпки были слишком хлипкие, словно туалетная бумага первого сорта, и зацепиться было не за за что. Разрезать вены тоже нечем было. Не грызть же себе руки или биться головой об угол стола или унитаза… И стал я себе наносить удары как можно сильнее, но инстинкт самосохранения всегда брал вверх. Так что, в итоге мы имеем просто бесполезные украшения в виде ссадин и синяков, которые имели свойство побаливать. И заживало все, как на собаке. Не давай ход воспалению, в котором мне виделось спасение из этого навязанного сумасшедшего дома. Я уже стал заводить монологи вслух. Стало обычным делом то, что я начинал с утра до ночи обсуждать с самим собой теорию относительности или почему таракан не умирает сразу, если оторвать ему голову с мерзкими шевелящими усами. Двадцать седьмого октября, лежа как всегда после изнурительных тренировок, я рухнул на кровать и стал впиваться глазами в потолок. Моё внимание привлекло нечто в середине него. Ламп, как вы можете помнить, в камере не было, тогда что это могло бы быть? Недолго думая, мои
