Судьба княгини - Александр Прозоров

Однако его никто не поддержал. Головы всех присутствующих занимала уже совсем другая мысль.

– Коли князь Василий умер… Значит… Выходит, великим князем отныне стал наш Юрий Дмитриевич? – высказал общую мысль сотник Олай.

– В Москву надобно ехать, в Москву! – заговорило сразу несколько бояр из княжеской свиты. – Стол свой законный занимать! Согласно завещанию Дмитрия Ивановича, отца государей нынешних! Вели коней седлать, Юрий Дмитриевич! В Москве отныне наше место! На Москву!

Князь промолчал. Подзабытые московские хлопоты обрушились на него слишком неожиданно, и потому отдавать приказы сразу, поддавшись первому порыву, он оказался не готов.

Юрий Дмитриевич покачал головой, огладил темную, тщательно вычесанную бороду, прикусил губу. Прошел через залу к дверям, но на пороге неожиданно оборотился:

– Слушайте мою волю, жители Галича! Потому как селитринщики княжеские творят дело зело важное для безопасности общей, «китайский снег» для пороха добывая, для пищалей и пушек наших, ремесло их не просто доходом является, но долгом державным! Посему повелеваю: разрешаю сим ремесленникам по своему собственному разумению невозбранно собирать везде любую гниль, полезную для их селитряных куч. Собирать везде, где они ее токмо ни сыщут, хоть на землях общинных, хоть на личных, а хоть и на княжеских. И никакой платы с них за оное дело брать не должно! Однако же поскольку сие ремесло им достойный прибыток приносит, то и платить им сверх того обычного дохода никто ничего не обязан! Таков будет мой судебный приговор по вашему спору. И коли вам есть нужда его для памяти получить, о том писца моего попросите, и пусть стряпчий малую печать к приговору приложит. На сем тяжбу свою бросайте, блаженные, и делом полезным наконец-то займитесь!

Юрий Дмитриевич отвернулся от истцов и переступил через порог.

– Так чего скажешь, княже? – забежал вперед юный сотник. – Коней седлать?

– Да охолонись ты, Олай! – осадил его боярин Танаш. – Чай, не вырубку малинника обсуждаем, а судьбу всей державы русской, престола великокняжеского! С наскоку такое не решишь. Дай господину нашему время поразмыслить, брата своего оплакать. Князь Василий, чай, не враг и не соперник Юрию Дмитриевичу был, а друг и близкий родич. Помянуть его надобно достойно, прежде чем наследие делить, и о душе его помолиться.

– Прости, княже, – сбросив тон, поклонился своему господину сотник. – Мои сожаления и соболезнования, княже.

Князь Звенигородский отмахнулся, снова пригладил в задумчивости бороду, повернул к лестнице, спустился вниз. Выйдя на просторный двор детинца, повернул к Архангельским воротам, ведущим за стены города. Драгоценная шуба правителя – пухлая, подбитая густым мехом, с золотым шитьем и самоцветами – была не только тяжелой, но и теплой, так что переодеваться Юрию Дмитриевичу не потребовалось. По утоптанному до ледяной твердости тракту он пешком одолел две версты до Поклонной горы, вошел в заиндевевшую рощу на ее вершине. Поклонившись священным кострам, князь направился в самый центр, остановился перед огромной березой, нижние ветви которой были густо повязаны бесчисленными шелковыми и атласными разноцветными ленточками и вышитыми полотенцами.

Свита медленно разошлась по кругу. Многие сняли шапки, иные стали креститься, не видя особой разницы между святостью церкви и священной рощи.

Князь немного подумал, потом подошел к дереву и крепко его обнял, прижавшись лбом к стволу.

– Плоть от плоти, прах к праху, душа к душам. Матушка-земля нас рождает, в нее мы обратно и возвертаемся. Легкого пути тебе, брат, из мира земного в мир Золотой. Надеюсь, реку Смородину одолел ты с легкостью и вороги твои у Калинова моста остановить тебя не смогли…

Он вздохнул, вспоминая Василия. Облик своего брата, его восхищение, его доверие.

И свое предательство.

Недавний их разговор, ставший последним, всплыл в памяти Юрия Дмитриевича во всех подробностях.

– Защитить Русь, судить Софью, позаботиться о мальчишке… – прошептал он в шершавую кору. – Я исполню твою последнюю волю, брат, можешь быть уверен. Клянусь тебе, Васька, больше я тебя не предам! И вину свою пред тобою искуплю.

Князь еще немного постоял возле березы, сливаясь с древним священным деревом мыслями, душой и плотью, после чего сделал шаг назад и решительно распорядился:

– Готовьте поход, бояре! И поспешайте, надобно успеть до распутицы. Коли весна окажется ранней, через месяц рискуем попасть под половодье.

3 апреля 1425 года

Галич, Архангельские ворота

Как бы ни хотелось князю Звенигородскому сорваться с места и во весь опор мчаться в Москву – но даже простенький поход «налегке» для правителя и свиты за один день не снаряжается.

Путникам надобно кушать. Причем съедать хотя бы по фунту мяса в день. Или рыбы, или кулебяки, или каши. Но все едино – по фунту на каждого. По крайней мере – на зимнике до Костромы. Дальше легче – вдоль всей Волги постоялые дворы стоят, в них небольшой отряд и напоят, и накормят.

Плюс к тому – лошади. Полпуда сена и торба зерна на день самое меньшее. Не то голодать станут и не повезут. Упадут от слабости. Полного желудка никакая плеть заменить не способна.

Проще всего всякой снедью загрузить телегу. Одного возка с припасами хватает одному воину на месяц похода. Но вот беда – оная телега за полный день всего десять верст проползти успевает. Вдвое, а то и втрое меньше, нежели всадник походным шагом. Посему, коли торопишься – повозка не помощник. Нужна вьючная лошадь. А вьючная лошадь впятеро меньше груза берет да еще сама хорошей кормежки требует…

Считая токмо до Костромы – каждому путнику два заводных коня требовалось. Да третий под седло. Если с собой оружие и броню брать – четыре. Коли князю с совсем малой свитой скакать – уже сорок лошадей. Да плюс к тому при каждом боярине по паре слуг – вот уже счет и сильно за сотню перевалил. Если же на свите не экономить – мало ли вдруг поддержка преданных воинов в столице понадобится? – тогда число потребных скакунов вырастало втрое, а то и вчетверо. Столько верховых лошадей в городе никто не держит – зачем? Их ведь кормить и поить надобно, выгуливать, да и место за стенами под каждую отводить. Посему походных лошадей держат в поместьях, на тебеневке с прикормом. И для выступления в путь за ними надобно конюхов посылать и ждать, пока вернутся. И еще обязательно надобно всех скакунов проверить – здоровы ли, добротно ли кованы, – дабы в пути беды не случилось, падежа или безножия…

Одна забота цепляла другую, третью, то и дело возникали нежданные трудности – и потому, спеши не спеши, в дорогу Юрий Дмитриевич собирался две недели с небольшим, двинувшись в путь токмо ранним утром третьего апреля. Сам князь скакал впереди, в окружении свиты. Чуть позади – холопы, около полусотни опытных воинов с саадаками, со щитами на крупах коней и с рогатинами у стремени. Правда, без брони – но откуда среди мирных костромских лесов взяться опасности, супротив каковой кованая рать может понадобиться? Отсель что до Литвы, что до Орды – не един месяц пути. А мелкие шайки душегубов, каковые возле трактов наезженных порою таятся, сами куда подальше предпочтут ноги унести от подобной ратной «добычи». А то ведь недолго и в петле на ближайшей осине оказаться. Князья и бояре страсть как не любят, когда на их землях еще кто-то пытается лишним тяглом людей обкладывать, купцов али смердов обирать, доходы ремесленные присваивать. Так что при любом подозрении – долго не церемонятся…