Школа строгого режима, или Любовь цвета юности - Наталья Штурм

– Динара, отвечаю на твой вопрос. Не дай тебе бог испытать те трудности, что вынесла моя мама. Когда она забеременела, ей было уже тридцать два. Она очень хотела ребенка и была счастлива, что я появилась на свет. Мужчина, от которого она родила, сразу от меня отказался, он не хотел детей. И предложил выбор – или он, или ребенок. Они расстались. Как только не называли в то время женщин с детьми без мужа! Шипели все кому не лень. И очень мало кто помогал. Я всегда допрашивала маму, кто мой отец. Думала, что каждый входящий в квартиру рабочий или сосед – это он. И пару лет назад к нам в гости в очередной раз заглянул один старый мамин приятель, которого я и всерьез не воспринимала никогда. Потому что он всегда приходил к нам с пустыми руками. А ребенок, ну, сама знаешь, ой… извини… Так вот, ребенок всегда смотрит на руки входящему – что ему принесли? Я была равнодушна к этому дяде, никогда не лезла к нему на руки, не болтала с ним. Пришел и пришел… И, помню, в тот день мама подвела нас обоих к зеркалу в ванной и сказала: «Ты спрашивала, кто твой отец? Вот он».

Мой голос дрогнул…

Динара молчала, тревожно ждала, что я заплачу.

– Нет. Никаких эмоций я тогда не испытала. На меня из зеркала смотрел совершенно чужой человек. Глаза похожи, брови, черные волосы… Но мне уже было абсолютно безразлично. Я выросла. Все хорошо в свое время.

Динара налила томатный сок и с удовольствием выпила.

– У моего ребенка будет отец. Нежный и любящий. Вся проблема… в стране. Если бы не наша дурацкая политика, Никита сейчас был бы дома. На Западе книги любых авторов продаются в магазинах. Никому в голову не придет посадить англичанина за то, что он читает Диккенса, Голсуорси или Олдоса Хаксли. Почему мы прячемся под одеяло с фонариком, чтобы прочитать Войновича, Галича, Солженицына или «Доктора Живаго»? Читает «самиздат» – значит, диссидент, сразу в ГБ забирают. Ведь арестовали не одного Никиту, их несколько студентов с истфака МГУ. Их там целая группа была, «Группа московских социалистов». Они не только «самиздатовскую» литературу распространяли, они и печатали на машинке разные статьи о свержении существующего строя. Один журнал я даже сама помогала верстать. У нас вчера обыск был… Надо уезжать отсюда. Не хочу здесь больше жить.

– Может, тебе поехать к тетке в Казань?

Динара налила еще стакан.

– Могу. Тетка собирается на ПМЖ в Грецию. Но не факт, что я ей нужна…

– Как не нужна? Нужна! Она же тебе то гостинцы передает, то деньги присылает.

– Это так, для очистки совести. Проще гостинец передать, чем с чужим ребенком возиться. И потом, я не могу предать Никиту. Скорее всего, его сошлют куда-то, и я перееду к нему – как декабристка.

– С ума сошла! Кому от этого лучше будет? С грудным ребенком непонятно где?! Вполне вероятно, что его не сошлют, а в дурку упекут. А если его посадят, то, насколько я знаю, отбывших срок арестовывают заново. Так и будешь с ребенком по ссылкам за ним ездить? – Тут мне в голову пришла другая идея: – Слушай, а что, если я напишу эту историю о преследовании Никиты, о репрессиях, связанных с его группой, и ты это вывезешь за рубеж? Поедешь с теткой в Грецию, свяжешься оттуда с польскими активистами, и вы опубликуете эту историю?

– Остынь. Мы еще школьницы, у нас выпускные экзамены через два месяца. Надо готовиться. Сдам экзамены и поеду к тетке. А если не примет… Что ж, у меня, слава богу, квартира есть, комнату сдам, на кухне буду жить.

Все мы были одного возраста, но Динара раньше других стала по-взрослому ответственной и разумной. А может, это просто трудная жизнь сделала ее такой. Именно благодаря ее мудрому решению ни я, ни кто другой из нашей компании не влип в новые неприятности.

– Динар, ты только сдай экзамены, аттестат получи. А потом я соберу тебе деньги на билет до Казани. С девчонками скинемся, не волнуйся.

– Спасибо тебе большое. Только прошу – у Таньки не бери.

– Почему? – удивилась я. – У нее как раз последнее время деньги водятся.

Динара помолчала, словно решала, говорить или нет.

– Знаешь, когда вы летом на теплоходе заехали в Казань, Танька собрала с вас деньги на еду, а потом встретилась с моей теткой и взяла у нее посылку для меня. А потом эту посылку отдала вам, как будто она все это купила. Ну а деньги оставила себе, конечно.

Я очень удивилась. Как-то сложно все и непонятно. Взяла, отдала, забрала… Разве сейчас время заниматься разоблачением? Конечно, Динара нервничает и в каждом видит врага…

– Бог с ней. Взяла так взяла. Хотя не факт. Нам еще только не хватает между собой перессориться, – отмахнулась я.

Динара налила третий стакан сока.

– Как знаешь… Вам же вместе учиться. Но лично я ей больше не доверяю.

Апрель – нежный месяц, начало весны, свежие запахи обновления… Любовь путала мысли и настраивала на безделье. А на носу выпускные экзамены. Сами по себе не такие страшные, как пугают учителя. Это нагнетание – «не сдадите», «переэкзаменовка», «выпустят без аттестата со справкой» – выкручивало нервы, как прачки белье… Все двоечники знали, что если не смогут списать, учителя сами подложат правильные ответы. Кому из них охота получать выговор за плохую успеваемость выпускника? Массу способов списать, скатать со шпоры изобрели до нас и, шагая в ногу с прогрессом, изобретут еще. Лично моя любимая была – написать готовый вариант ответа на листочке (с грамматическими ошибками и коряво), а потом заменить черновик на этот листок, заранее притянутый резинкой на ноге. Быстро – раз, раз! – заменил и сидишь как святая, глазки невинные. Тут главное – техника, чтобы листы не посыпались на пол, шуршать и суетиться нельзя. Смотришь преданно в глаза педагогу, а сама под партой рукой – шнырь, шнырь. Нашарила и тащишь. Сердце бешено колотится, а ты виду не подаешь, глаза в потолок завела, типа, думаешь над ответом… Мастерство актера!.

Понятно, что на все тридцать вопросов листов не заготовишь. А на что подруги? Настюха первые пятнадцать билетов, я – вторую часть. Главное – громко объявить номер, беря билет со стола комиссии. Чтобы подруга была уже готова передать мой ответ или расслабиться.

Целыми днями мы готовили шпоры. Женька написал мне все ответы по физике, а я трудилась над историей. Про математику я старалась не думать. Понятно, что сама я не смогу ее написать даже под страхом смерти. Оставалось надеяться, что мне подложат «правильную» работу кто-нибудь из родительского комитета. Им разрешалось присутствовать на экзаменах. Интересно, зачем? Чтобы помочь учителям следить за собственными детьми?..

Шпоры мы писали у Женьки дома. Допоздна писали, даже метро закрывалось, и нам приходилось оставаться ночевать друг у друга. Наши мамы созванивались, выясняли технику размещения по спальням, и ночевка становилась легальной.

Пару ночей мы честно спали в разных комнатах, хотя полночи целовались на кухне. Потом я осмелела и перебралась спать в Женину кровать. Но он долго сидел за столом и писал мне шпоры, а когда устал и прилег рядом… тут же, как в кино, откуда ни возьмись появилась Женькина мама Регина Васильевна со шторами в руках.