Школа строгого режима, или Любовь цвета юности - Наталья Штурм

Но Женя нравился мне тем, что он подходил под образ «первой школьной любви». И нравился моей маме. Что для меня было немаловажно – мама умела возвысить и уничтожить предмет моего почитания в секунду. Жене повезло – мама его полюбила. Она поняла, что он не опасен.

Мы каждый день ходили после школы в кинотеатр «Форум» и смотрели все равно что. Я шептала Жене на ухо:

– Мне с тобой скушно, мне с тобой спать хочется!

Женя отбивал шутку:

– А мне с тобой не скушно, но спать все равно хочется!

Я рассказывала ему про всех своих ухажеров, которые были до него. Он с удовольствием слушал и страдал. Я заводилась и рассказывала уже подробности. Он полуплакал, но мужественно дослушивал до конца. Мне нравилось его мучить, потому что он не мучил меня. Это лучше, чем наоборот.

Страдания рождали в нем вдохновение. Он посвящал мне стихи. По сей день я помню их наизусть:

В бессонной тишине, в ночи тугой неволи,

Ты снишься, снишься мне в неясном ореоле.

Светла, как небеса, а сзади светит солнце —

Такие чудеса приносит мне бессонница.

Едва глаза сомкнул – и снова чудо кажется:

В тебе я потонул, и с явью ты не вяжешься.

Истерзанность уходит к неведомому берегу,

И в тысячу мелодий я опускаюсь бережно.

Никто нас не неволит, и ты ведешь меня

Сквозь бешеные боли к святилищу огня.

Все то, что время скрыло, ты мне напомнишь вскоре,

И мы уедем в сны, на золотое море.

Нас встретит влажный воздух и теплый небосвод,

И солнце влажным воском нас обратит в тепло,

Истаем, испаримся и уплывем в моря,

Любовь не повторится – такая, как моя.

Но ведь сейчас мы вместе и оговорок нет,

Давай любить сильнее – вперед, к огню, на свет!

Все начало рушиться в один плохой день.

Утром до школы мне позвонила рыдающая Динара:

– Никиту арестовали!

Я первым делом вскинулась – где рукопись? Но рукопись я отдала Динаре еще месяц назад. Даже Женьке не сказала про «самиздатовскую» литературу. Хотя он бы тоже никого не сдал.

– Как это случилось?

Динара плакала и приговаривала: «Что же делать? Что теперь делать?»

– Будет суд, ему грозит статья… что-то про антисоветскую пропаганду, а потом мне сказали: его как диссидента вышлют за сто первый кэмэ… – заученно объяснила Динара.

– Клянусь, никому рукопись не давала… – отчиталась я уверенно.

– Он давал стольким, что теперь и не узнать… Какая разница? Главное, что я беременная… И уже поздно делать аборт.

Я чуть на пол не села. Ничего себе новости…

– Как беременна?

– Как, как… Жили вместе, не предохранялись, и вот тебе, пожалуйста. Он обрадовался, когда узнал, очень хочет девочку…

Динара так честно плакала, что я заплакала тоже.

Мы вместе с ней ревели, потому что не знали, что делать, и очень боялись будущего.

– Динар, хочешь, я с мамой поговорю, может, она подскажет, как лучше поступить?

Динара высморкалась и уже спокойнее сказала:

– Не надо… Я сама решу… Ты не знаешь, почему на меня сыплются все неприятности, которые только существуют? Родители бросили, я выросла в детдоме. Единственным моим достижением было поступление в театральную школу, но оттуда меня выгнали. Я полюбила достойного умного человека, а он полюбил меня. У нас должна была быть семья, которой у меня никогда не было. Но через три месяца после известия о моей беременности его судят и сажают или высылают… какая разница! Почему?! Может, я вообще лишний человек на этом свете? Зачем я вообще родилась? Лучше бы я сдохла, не родившись…

Она повесила трубку.

Меня потрясло, что она ни разу не упрекнула нас, нашу компанию во многих своих бедах. Не сняли бы мы ее в своем фильме – не выгнали бы ее из школы. Не приведи Вика умных парней к ней домой – не случилось бы в ее жизни Никиты. И такой ранней беременности…

У нас все хорошо, а она на грани… чего?

Я поехала к ней вместо школы. Я хотела сказать, что заберу ее ребенка к себе и вместе с мамой мы его воспитаем. Еще я хотела ей сказать, что она самая лучшая, самая добрая и самая красивая девочка на свете.

Дверь она не открыла, а я стучала, долбила ногами и кричала.

Потом вспомнила, что в подобной ситуации делала Таня, и побежала за плотником. Управдом с сантехником (плотника не оказалось на месте) поднялись вместе со мной и начали вскрывать дверь.

Я отошла подальше, чтобы не увидеть той страшной картины, которую себе нарисовала. Скорее всего, Динара отравилась таблетками. Я бы так сделала. А что – быстро, безболезненно и верняк. Уснешь и не проснешься. Тихо.

Вены резать точно себе не стала бы. Больно, кровища кругом. После того как я весь класс затащила в кино на свой любимый фильм «Леди Каролина Лемм», у всех разом отпала юношеская придурь членовредительствовать.

Вешаться… Ну, тут нужна целая технология: прочная веревка, свободный крючок, длительность подготовки к самоповешению тоже скрадывает эмоции. Пока соорудишь конструкцию, настроение может сто раз перемениться.

Таблетки. Снотворное. И сразу много.

Я представила, как она лежит посреди кровати и уже не дышит. Села в углу лестницы и завыла от страха. В этот момент подъехал лифт, и из него вышла… Динара.

Худая, белая, но живая. И с банкой томатного сока.

Я бросилась ей на шею и выпалила все, зачем ехала.

– Глупая, неужели ты подумала, что я могу лишить жизни своего ребенка? Да я его теперь беречь буду, витаминами кормить. Только пусть здоровым родится.

– Как же ты его одна вырастишь? – подивилась я.

– А как тебя твоя мама вырастила? – ответила Динара.

Управдом со слесарем смотрели на нас круглыми глазами.

– Хозяйки, так вскрывать квартиру или нет?

– Нет! Спасибо! Все живы! – сообщила я им радостную новость.

– Безобразие… – буркнул слесарь и пошел вниз по лестнице.

Управдом подошел к нам и серьезно сказал:

– Наш начальник политотдела дивизии говорил: «Есть две причины невыхода офицера на службу. Первая – личная смерть. Вторая – глубокое похмелье, вызванное злоупотреблением спиртными напитками в интересах службы».

Мы задумались, но не поняли.

– Что?

– Это я, девочки, к тому, что вы кипиш подняли, а трупа нет. Несерьезно это.

И тоже ушел.

Мы прошли в квартиру (слава богу, замок не успели сломать) и сели на кухне.