Иностранец в смутное время - Эдуард Лимонов

Лариса Сергеевна прибавила громкость. «Соседи будут стучать в стену», — заметила она меланхолично.

Постучали в дверь. «Я открою, мам, — сестра в скользких чулках пошла к двери. — В конце концов, у нас сегодня день рождения». Из прихожей послышался злой, бабий голос. К нему присоединился мужской. Дверь захлопнулась. Вернулась скользко-чулковая и убавила звук. «Ну их на фиг, тараканов запечных. Повеселиться не дадут. Сами не умеют, но другим не дадут. Я им предложила — заходите, гостями будете…»

«Почему вы все отсюда не свалите, если вы хотите нормальной жизни, с развлечениями и весельем? Эта страна — великолепная площадка для подвигов, для исторических событий, но нормальной жизни здесь еще долго не будет. Валите отсюда бегом, если вы хотите жить, девочки. И мальчики. Иначе так и проживете свой кусок времени угнетенным меньшинством. Как евреи в вавилонском пленении».

«Батманчик у нас полуеврей, — сказала грустно Лариса Сергеевна. — Все не могут уехать, Индиана Иванович. Вы вот уехали. Довольно большая часть народа считает вас, эмигрантов, дезертирами от общего дела».

«Общим делом, когда я уезжал, было всенародное пьянство. Общего дела для всего населения страны вообще не может быть. Это выдумка политиков. Общее дело образуется всего несколько раз в столетие, в суровых случаях, когда, например, большой враг нападает, как было в Последнюю Великую войну. Обыкновенно же, в мирные эпохи, интересы коллектива и личности не совпадают».

Эта фраза явилась последней связной мыслью, высказанной Индианой. После этого он замолчал. Принял покорно от второй сестры крошечный томик Евгения Онегина, факсимильное издание, и, все перепутав, написал пьяным почерком (поверх посвящения ему на память!): «Девушке в скользких чулках от Индианы в хуй знает где!» Не говоря уже о том, что это девушка в нескользких чулках подарила ему книгу, ругательство уж было совершенно ни к чему среди своих, среди угнетенного малочисленного племени. Вполне вероятно также, что он не считал их своими.

Между тем все-таки что-то происходило. Появился молодой человек второй сестры — здоровый нормальный типчик спортивного вида с сильными ногами в джинсах. Тип сразу же возненавидел их компанию, Егорушку и Батмана в первую очередь, и затравленно озирался… Далее Индиана ничего не видел некоторое время, может быть, даже спал и очнулся только в кабине такси. И долго не мог понять, почему старая хиппи уселась вместе с Батманом и Смирновым в автомобиль. У него даже появилась мысль, что это он, Индиана, пригласил ее к себе в отель. Но нет, она хотела показать ему комнату, благородная хиппи…

Куда-то такси катилось под темным небом, по пустым замерзшим улицам. Хиппи приказала таксисту остановиться у спящего мертвым сном старого дома. Приложив палец к губам, она повела его вверх по лестнице. Открыла дверь несколькими сложными ключами. Попросила его запомнить, какими ключами какой замок следует открывать. Он не запомнил, но, желая избавиться от объяснений, сказал, что ему все ясно. На цыпочках провела его по скрипящим полам и открыла еще одну дверь. С трудом нашла и зажгла низкую лампу. Индиана увидел покрытые газетами кресла, пустые полки для книг, ящики. «Не очень комфортабельно, но все же крыша над головой и центр города». Так же на цыпочках они вышли. Подпольщица показала ему тайник, где он будет скрываться от разыскивающих его врагов. У такси она отдала ему связку ключей. Таксист согласился отвезти подпольщицу домой, к близнецам, но везти Индиану, Смирнова и Батмана в «Украину» наотрез отказался, возмущенный количеством работы. Они заплатили, высадились в снег и остановили частную машину.

В «Украине», пьяных, их никто не остановил. Индиана гордо прошел мимо стаи шакалов со своей собственной бандой. Пусть и малочисленной. Банда поднялась к нему допивать. Он огласил еще в снегу, что у него есть бутылка рома. Мартиникский ром оказался таким чудовищно крепким и, дешевый, так отдавал керосином, что пил его только Индиана. Батман и Смирнов лишь пригубили. Он продемонстрировал банде несколько привезенных ЕГО книг и приказал устраиваться на ночлег. Он отдал гостям матрас, обе подушки и одеяло. Оставшись лишь в (брюках и ти-шорт, накрылся бушлатом. С головой. Он не выносил просыпаться в компании, но был четвертый час утра, и выставлять ребят в ледяную Москву было бы бесчеловечно.

Он долго лежал в сумраке с открытыми глазами, ни на что не глядя. Через начинающийся за шторами на Кутузовском день нужно будет медленно переползти. День будет мрачный. Послеалкогольное беспокойство, он знал по опыту, будет мучить его до самого вечера… По клеточным причинам. Химия… Клетки сузились от алкоголя. Индиана не помнил деталей, но что-то там высосалось в молекулах тела. Вода? Он решился взглянуть на ребят. Смирнов лежал, закутавшись в простыню, заползши головой далеко под шифоньер на высоких ногах. Батман, в теплых кальсонах (кальсоны поразили Индиану, он не видел мужчин в кальсонах уже двадцать лет) и тишорт, развалился на спине и тихо похрапывал. Ребята показались ему очень чужими. Какими-то турками или болгарами. Какого хуя я тут делаю с этими мужиками? — удивился он. Мы что, ограбили вчера банк и спим теперь все скопом, похрапывая, оружие под подушками? Какое-то время он поразмышлял о мужской дружбе, вспомнил, как его потерянная подруга часто упрекала его в том, что его идеал жизни — казарма. Очень может быть. Его идеал жизни таки находился, он признавал, где-то в пределах казармы… Однако просыпаться он предпочитает с женщиной. Тем более, просыпаться в послеалкогольном состоянии беспокойства и чувственности. Когда волны чувственности наплывают на…

«Который час?» — прошептал Батман.

«Бу-бу-бу-бу», — ответил Смирнов.

«Эй, я не сплю, — сказал Индиана, — чего вы там шепчетесь, говорите в голос».

«Как вы себя чувствуете, Индиана Иванович?» — Смирнов закашлялся.

«Хуево. Самое страшное, что у вас пива нет. Придется страдать клеточно, то есть на молекулярном уровне».

«Ужасная гадость этот ваш ром с Мартиники, — Батман зашевелился. — Весь рот засран. Неужели у вас такую гадость население пьет?»

«Виноват, каюсь. Это дешевый ром. Для низших слоев населения. Очевидно, хуево очищенный. Я его специально с собой прихватил, чтобы в случае простуды или очень уж жестокого мороза воспользоваться».

«Раны, полученные в бою, им промывать не советую, — сказал Смирнов. — Загниют, пожалуй, раны».

«Ладно, стыдить меня будете, беспардонная молодежь. Я, между прочим, большую часть жизни бедным проходил, к роскоши не привык, к благородным напиткам тоже. Предпочитаю дешевые, но мужественные».

«Ну и чем же вы гордитесь? — Батман встал. — Бедность отвратительна, господа! Унизительна… Можно, я воспользуюсь вашей зубной щеткой, Индиана Иваныч? Обещаю вам, что тщательно прополощу после употребления».

«Пользуйтесь, сержант, но прополощите».

«Почему «сержант», Индиана Иваныч?»

«Из любви к армии. Папан мой офицером был».

«Можете лейтенантом звать. Я лейтенант запаса».