Превратности судьбы - Виктор Мишин

– Сань, а чего она такая длинная, почти мой рост?

– Чтобы ты спрашивал! – усмехнулся я. – Давай вот стреляй уже, а я в сторонку отойду, послушаю.

Шипение от выстрела «Светки» с глушителем пропадало на расстоянии ста метров. То есть если из нее стрелять метров с трехсот, противник вообще ничего не услышит. А главное, на поле боя можно вести прицельный огонь не заморачиваясь со сменой позиции. Звука в какофонии боя вообще не слыхать будет, так еще и вспышки нет. Конечно, неизвестно еще, сколько проживет эта «труба», но я уже решил, да и возможность нашел наделать еще, сразу про запас. Патроны я тоже немного облегчил, в смысле навеску чуток изменил, прямо на глаз. Взял десять патронов и из каждого отсыпал порох. Сделал все разные, чтобы понять, до какой степени можно уменьшить навеску, чтобы и стрелять можно было, но и звук задушить по максимуму. Скорость у пули, конечно, упала, но оказалось, что вполне приемлемо, зато тихо-то как стало… Затвор громче лязгает, хотя он тут в принципе не такой и громкий, особливо если с ДП сравнивать. Даже у «калаша» в будущем громче хлещет, чем на «Светке», но зато и надежность у АК выше. Здесь детали плотнее подогнаны, люфты меньше, за счет этого и кучность хорошая, и остальная работа доставляет удовольствие. Конечно, слыхал я уже за почти целый год, что здесь нахожусь, всякое об СВТ, но в основном, если не было заводского брака, все сводилось к плохому обращению с оружием. Рассказывал уже, помнится, как в Сталинграде проверил у одного бойца винтовку, а она не просто грязная, уже ржавеет даже. Он на мой вопрос тогда так ответил, что я даже в ступор впал. С выстрелом, говорит, вся грязь и вылетит, не, логика у некоторых просто железобетонная. А мне уже приходилось видеть и стволы треснувшие, и затворы разбитые. Всякое может случиться из-за плохого отношения к оружию. А людей таких, видно, как правило, сразу. Почему-то уже не раз отмечал про себя, если у бойца внешний вид в порядке, следит за собой человек, так у него и оружие вычищено, и даже лопатка стерильна, как скальпель. Все от природы человека зависит. Был у нас такой чистоплюй, погиб потом парнишка, что удивил меня своим обращением с оружием. Есть такие люди, что следят за внешностью просто с маниакальным усердием. Проверял как-то бойцов в перерыве боев, вижу, один сидит и, чиркая спички, огоньком ремень на автомате прижигает. Интересно стало, спрашиваю:

– Чего, сжечь хочешь? – усмехаясь.

– Да нет, товарищ сержант, размахрился ремешок, некрасиво выглядит, вот и прижигаю ниточки. – Я чуть не упал. Кто, блин, разглядывает ремень на автомате? Да меня спроси, какого он цвета, я не отвечу, по крайней мере сразу, а этот ниточки прижигает. Говорю же, маньяк. Помню как-то в Той жизни о Ленине читал, так вот Ильич терпеть не мог грязь на обуви. Выходя из дома, он даже в депрессию впадал от того, что обувь пачкается. У него даже платок был специальный в кармане, которым он при любой возможности протирал ботинки. Что-то я увлекся с этой чистотой. Петро остался доволен моей модернизацией его оружия, только посетовал, что очередями я ему запретил стрелять. На это я ответил просто:

– Тебе нравится патроны впустую изводить?

– Почему, я же по врагу стреляю! – слегка обидевшись, ответил друг.

– Нужно стрелять не по врагу, а во врага, – нарочито поучительно сказал я, – разницу чуешь? А в сторону противника и так есть кому стрелять.

– Да, – ответил Петя и повеселел.

Мы просидели в лесу весь апрель, народу прибавлялось и прибавлялось. А после майских праздников пришел, наконец, приказ на сбор и выдвижение. Погода радует, уже совсем стало тепло и даже ночами уже не мерзнешь. Спать ложишься, накрываешься шинелькой, но к утру обнаруживаешь ту на земле. В субботу нам устроили баню и прожарку одежки, вши, если честно, задолбали уже. Привыкать-то к ним привыкаешь, но приятного мало. За месяц, что здесь находимся, двоих в госпиталь увезли, какая-то зараза пристала. Говоря о вшах, нужно упомянуть еще одну заразу, которой я поначалу ожидал, сидя в лесу. Клещи. Что интересно, не видел ни одного до сих пор. Может, это они в двадцать первом веке так расплодились, но вот не видел здесь ни разу, хоть специально ползай по лесу, и это очень меня радовало. Не хватало еще от них чего зацепить. Вообще, болеют здесь почему-то меньше, причем намного. Один раз только, уже с прошлого года, был случай, когда у бойца воспаление легких было. Ну, это я так думаю, симптомы были похожи. Промок парень тогда под осенним дождем, а переодеться не успел, была атака противника, вот он и воевал во всем мокром. Наутро встать не мог. Температура, кашель, насморк, увезли его тогда в санбат, да больше я его и не встречал, так что узнать, что он подцепил, было нельзя.

Дивизию погнали своим ходом, ворчали все, конечно, а куда деваться? Поезда рядом с нами не ходили, да и направление было к очередной деревеньке или к селу, хрен тут разберешься, пока не увидишь. Машин было катастрофически мало. Нет, грузовики были, и даже бойцы в них ехали, да вот только на десять тысяч человек слишком много транспорта нужно. Везло как всегда артиллерии, те ехали в кузовах грузовиков, штабные, да и обозники тоже отдыхали. Последние хоть и на лошадках, но все какой-никакой, а транспорт. Мы же стаптывали ноги. Идти оказалось нужно довольно далеко, километров восемьдесят, если верить Смолину. После двухдневного пешего тура по бескрайним просторам нашей Родины ворчали уже все. Конечно, это ж не кино, где покажут, как солдатики браво с песнями идут по полям и дорогам. В реальности все с точностью до наоборот. Люди уставали, ругались, огрызались друг на друга, но до драк не доходило, не из-за чего было просто, шли и терпели. На завтра вдруг объявили выход на два часа позже, что обрадовало всех бойцов. Можно будет поспать подольше, благо на марше не гоняют строевым и побудки не устраивают, понимают, что люди действительно устают. Ночь прошла волшебно, учитывая то, что на сон дали лишних два часа. Никто, правда, все эти два не спал. Привыкли люди к режиму, вот большинство и проснулись как обычно, а уснуть заново уже тяжко, да и жрать постоянно хочется. Во время марша одни сухари и вода, достало уже, если честно. Вон, пока в лесу стояли, мы с Петрухой во время пострелушек увидали кабана, метрах в трехстах стоял, на опушке. Вторым выстрелом я положил того в десятке метров от того места, где в него попала моя первая пуля. Кабана мы с трудом, но приперли в расположение, а к вечеру все ели охрененный шашлык, я сам контролировал работу повара. Да и позже еще два дня суп ели с мясом. Даже, кстати, и делиться с другими ротами не пришлось, оказалось, все регулярно ходят на «охоту», с целью разнообразить питание.

Так и продолжался наш путь, с короткими остановками для отдыха. За четыре дня протопали хрен знает сколько, когда вновь был подарок с небес. Наш батальон топал в авангарде, и, как оказалось, мы здорово ушли вперед, решение комполка было принято на ура, встали на дневку, дожидаться остальных. Оказалось, небольшой мостик, через который мы форсировали небольшую речушку, провалился под одним из грузовиков, и пока его вытаскивали, пока восстанавливали мост, мы успели утопать далеко вперед. Ждали мы довольно долго. Только к вечеру появилась голова колонны с бойцами третьего батальона и еще одного полка, что двигался следом за нами. Я был доволен увиденным. Такое отношение позволяло думать, что нас не будут бросать в бой по мере подхода к передовой, а все-таки соберут в кулак. Краем уха зацепил разговор Смолина с комполка Елиным. Вроде как мы двигаемся на смену одной части, что захватила пару деревень, а главное, стратегически важную высоту в районе Курска. Командование решило заменить сильно потрепанные части свежими, что ж, это правильно. Вспоминая, как меняли нас в Сталинграде, когда смены были всего на несколько часов, я аж передернулся. Возьмем, бывало объект, а сил удержать уже нет. Иногда нас выбивали тут же, а иногда все-таки успевали поменять, и тогда объект держался. Тогда, конечно, было очень жестко. Бывало, идем в бой ротой численностью человек в восемьдесят, через пару часов нас ровно половина. Приходит смена, такая же рота, как была у нас. Мы отойдем на квартал назад, отдыхаем, через пару часов приказ, вернуться на позиции и слиться с той ротой, что нас поменяла. Возвращаемся, а там от роты меньше нашего, и вновь стоим, удерживаем. Иногда доходило до того, что у нас от роты оставалось меньше двадцати человек, тогда выводили уже на берег, и мы отдыхали до переправы подмоги, в виде уже полноценных рот. А затем все по новой. Надеюсь, сейчас уже так не будет. Маневрировать в поле это не то же самое, что стоять на одном месте в городе, когда каждый дом это стратегическая высота.