Фототерапия - Олег Анатольевич Рудковский

По-своему они несчастны. Кричат на каждом углу о своей силе, а в результате зарабатывают искреннюю ненависть окружающих. Кто поспешит к ним на помощь, когда в их квартиру проникнет безумец с топором? Кто замолвит доброе словечко на поминках? Кто придет на могилку, чтобы навести порядок? Я мог бы со спокойным сердцем убираться отсюда, ведь все было закончено, но оставалось еще одно маленькое дельце, и я не собирался уходить, не выполнив его тоже.

Я вернулся в комнату, где лежал труп парня, убитого мной ударом ножа в сердце. У него крови было подозрительно мало, не чета бассейну у входной двери. Загустевшая кровь напомнила мне малиновое варенье. Не могу сказать, чтобы картина вызывала во мне отвращение, я вообще не испытывал никаких эмоций.

Фотоаппарат валялся на полу, куда я его бросил. Я любовно вынул его из пакета, отстегнул футляр и осмотрел корпус со всех сторон. Я искал трещину, поскольку удар о пол был довольно ощутимым. Ничего подобного я не обнаружил, и любовь усилилась в моей душе. Я выполнил приготовления надлежащим образом, и через минуту мой аппарат был готов к действию.

Я встал спиной к окну, чтобы проникающий сквозь него свет солнца не испортил мне весь кадр. Навел объектив на распластанного по полу парня, нажал на спуск. В комнате было достаточно света, поэтому вспышка вышла почти неуловимой. Но без нее не обойтись — иначе люди выходят желтыми, как китайцы в нирване.

Я подумал, что здесь вполне достаточно одного кадра, и проследовал в коридор. Я сам себе напомнил врача, переходящего из кабинета в кабинет, осматривающего больных. Только осматривать уже никого не имело смысла. Кровь в коридоре загустела, а парень, открывший мне дверь, так и смотрел на живот, но сейчас его глаза вряд ли что-либо видели. Хотя, чем черт не шутит! Может, его душа витает сейчас надо мной и тихо меня ненавидит. Жаль, что фотоаппарат не может поймать отделение души от тела. Зафиксировав нечто подобное, я мог бы спокойно отправляться на заслуженный отдых.

В коридоре я истратил тоже один кадр. Они — ангажементные актеры театра Смерти, главный персонаж ожидает меня в ванной. Я вернулся туда и закончил пленку. Не стал вытаскивать ее из аппарата, и без того я задержался тут дольше желаемого. Кто-то мог слышать крики, кто-то мог просто почувствовать неладное. Но мне поможет важность моей миссии. А еще — глубинная ненависть окружающих к этим людям, оставшимся в кровавой квартире.

С тем я и ушел. Мне пришлось ступать прямо по крови, — весь коридор был залит ею, — но за дверью мною обнаружился милый коврик. Мне не хотелось его пачкать, слишком он выглядел милым и чистым, но мне пришлось совершить кощунство, чтобы кровавые следы не тянулись за мной по всему подъезду. А скоро я уже вышел на свежий воздух, и огромное солнце приветливо мне улыбнулось, как старому другу, пришедшему в себя после тяжелой болезни.

Глава 26

И вот, примерно через неделю, я держу в своих руках заказ, 36 фотографий, и пристально рассматриваю снимок за снимком. Вроде бы, я не вижу ничего нового, и это действительно так. Но вот мысли в голове почему-то кажутся мне чужеродными и неестественными. Словно и не мои это мысли, только я понимаю, что кому, как не мне, они еще могут принадлежать.

Вероятно, это происходит на турбазе. В доме отдыха на худой конец. Лето ведь, замечательная пора отпусков. Я не мог себе позволить поездку на юг, но я вполне мог смотаться на турбазу. Только не мог я этого сделать, поймите вы! Серега с Вовкой «опухнут» в этом магазине, вкалывая вдвоем. Так все и тянется: день за днем, неделя за неделей, год за годом. Пока кому-то на глаза не попадается кухонный нож, и он понимает, что только с помощью него можно разорвать круг обыденности.

Я попытался вспомнить, сказано ли что-нибудь по этому поводу в Библии. Я, признаться, не читал Великую Книгу, но в наше время любой будет считать себя неполноценным, если не сможет в нужный момент процитировать Моисея или Иисуса. Кажется, что-то вроде: око за око, зуб за зуб. И все-таки это не то. НЕ УБИЙ! — вот о чем гласит заповедь. Я преступил закон. Я — двойной преступник, социальный и церковный. Но что поделать, если сам Бог направил мою руку? Я ведь уверен в этом так же, как и в том, что держу сейчас в руках стопку фотографий, нахожусь рядом с агрегатом в рабочем помещении магазина Фуджи-фото. Что же получается? Бог сам не прочь пренебречь своими законами? Или же он поступает столь мудро, что спихивает эту процедуру нам, грешникам?

Как бы то ни было, заказ лежит у меня в руках. И снят он на турбазе или где-то еще — не имеет значения. Важна лишь картинка, изображение на глянцевой бумаге. Так было всегда, так было спокон веков. Люди изобретали письменность — сначала на каменных дощечках, потом на пергаменте, — и никому ведь не было дела, где именно рисовались картинки. Главное, какой смысл они несли в себе. В те ветхозаветные времена не было почты, огромные дикие территории не подразделялись на области, и схватить нож и вонзить его во врага считалось почетным и вполне оправданным.

Они были на турбазе, и они веселились от всей души. Завсегдатаи этого местечка, чувствуется определенно. Вместе с ними женщины. Снимок: девицы взгромоздились на машину, приняв достойные любого эротического журнала позы. Сегодня их развлекают, кормят и поят, предлагают свежие постели. Синяки будут завтра — под глазами, — и великая боль в голове, но разве это не те жертвы, на которые стоит пойти?

Снимок: мужчины стоят группой, у каждого в руках здоровенный шомпол с нанизанными на него сочными кусками мяса. Шашлык. Пир во время чумы. Повсюду кострища, но эта группа продолжает наслаждаться жизнью. И кто может упрекнуть их в этом? Кто потребует от них отдачи? Разве что маленький несмышленый ребенок протянет ручку, моля о пятерке на хлеб.

Снимок: несколько человек купаются в озере, остальные загорают. Руки кавалеров неизменно присутствуют на шоколадных телах подруг. Многие из них уже побывали замужем. Но сейчас вся предыдущая жизнь кажется им бессвязным сном. Быть может, это тоже очередной сон, но может статься и так, что именно сейчас они пробудились. Они спрашивают