Люди ночи - Джон Майло Форд

Мучительная череда тайных свиданий, где их не заметят или запомнят иначе, и встреч в людных местах, где они затеряются или их примут за других. Никаких походов в театр, никаких обедов в ресторане; вместо этого они читали друг другу пьесы над гостиничной едой в номер.

Вот и все; и этого им было довольно.

Теперь у нее был «дипломат» с электроникой, несколько кодовых имен и план. Вот и все; и этого должно быть довольно.

Будильник в наручных часах вырвал его из муторных сновидений. Он встал и тут же плюхнулся на кровать, не совсем понимая, что с ним: легкая простуда, легкое похмелье или легкая депрессия. В любом случае идти никуда не хотелось.

Он позвонил в музей, отменил сегодняшнюю запись, потом заполз обратно в постель – в темноту и сон.

Второй раз он проснулся незадолго до полудня, уже не такой разбитый. Оделся, сложил свои заметки и пошел в паб неподалеку от отеля. Взял пинту сухого сидра, сандвич с помидорами и ветчиной, устроился в относительно светлом углу и начал размышлять о шутах и убийцах.

Допустим, в пьесе выведен реальный убийца?

Допущение вполне правдоподобное. Все другие пьесы Марло – переложенные для театра исторические события, за исключением «Доктора Фауста», основанного на действиях реальных чернокнижников вроде доктора Ди. Елизаветинские драматурги черпали сюжеты если не из жизни, то из легенд, из историй, которые зрители должны были знать.

Что важнее, это имеет смысл. Было много заговоров против Елизаветы Первой и – усилиями шпионской сети Уолсингема – много разоблачений. И казней. В эпоху свободной прессы это звалось бы злободневной темой.

Пресса, разумеется, свободной не была. Современник Марло угодил в тюрьму за пьесу, в которой изобразил холодную войну с Испанией, время от времени переходящую в горячую.

Если «Трагедия убийцы» оказалась в Скин-хаузе из-за чрезмерной близости к реальным событиям, вопрос авторства предстает в совершенно ином свете. Подтвердить подлинность трагедии – значит установить истину.

Тогда понятно, почему далекий от науки Рафаэль держал у себя экземпляр пьесы. Можно в общих чертах угадать, зачем Рафаэлю ее анализ.

Нелепость – думать, будто четырехсотлетней давности покушение может кого-то сегодня волновать, но после того как из реки вытащили майора Монтроза и Аллан погиб, Хансарду пришлось заново откалибровать свои представления о нелепости.

Он отхлебнул крепкого сидра, взял второй сандвич и, погрузившись в свои заметки, уплыл в елизаветинские времена.

ПОЛИДОР. Он слишком долго тайны груз носил

Набухший мыслью, и не смел притом

В чужое сердце эту мысль излить.

От воздержанья и с ума сойдешь.

Где-то в Париже английский шпион расхаживал по комнате перед своим испанским начальником. Испанец, Мендоса, в сотый раз за день поправив письма и бумаги на столе, сказал:

– Понимаю, вы недовольны.

– Я рад, что вы хоть что-то понимаете, – сказал шпион. – Как я должен себя чувствовать? Что мне здесь делать?

– Ваши донесения о протестантах были весьма полезны.

– Рад, что был полезен, – с преувеличенным почтением ответил шпион. – Но я устал быть полезным. Я хочу действовать.

Мендоса кивнул:

– Хотели бы вы вернуться в Англию?

– Конечно! – Шпион сощурился. – Зачем? Снова пересчитывать пики?

Мендоса осторожно проговорил:

– Если королева Елизавета Английская не заключит обещанный союз, его величество король Испании намерен ее подтолкнуть.

Шпион ударил кулаком по ладони:

– Вторжение? Как скоро?

Мендоса развел руками:

– Вы будете во вражеской стране. Есть способы вытягивать из людей опасные секреты.

– Да, верно. Они учились у вашей инквизиции.

Мендоса нахмурился.

Шпион сказал:

– Ладно, неважно. Я проложу путь для ваших войск. Мне потребуются деньги и бумаги. Бумаги ведь это по вашей части?

– Еще пинту? – спросил бармен.

– Да, – ответил Хансард.

Мендоса руководил испанской шпионской сетью из Парижа многие годы до и после Армады. По всем сохранившимся свидетельствам он был плодовитым составителем отчетов и педантичным делопроизводителем, но никудышным разведчиком. Ему не хватало ума даже в общих чертах проанализировать полученные донесения. Он заверил Филиппа, что английские католики готовы в любую минуту восстать против королевы и надо их лишь немного подтолкнуть.

Мендоса ошибался и во многом другом.

Бармен поставил перед Хансардом вторую пинту сидра, убрал сдачу в карман быстрее, чем Хансард успел ее забрать, ослепительно улыбнулся и ушел, насвистывая.

Шпион смотрел из Дувра, как сгорают в пламени его грезы.

Он отвернулся. Теперь ему было понятно, что флот – ошибочное решение. Время могучих флотов и отваги миновало; могучие флоты истребляются пиратами и горящей смолой. Змей сгубил льва, ужалив его из укрытия.

Такова игра, и он будет в нее играть. Все как в Библии, кощунственно подумал шпион: змей будет ранить женщину в пяту.

ВАГНЕР с облегчением и усталостью отложила «пингвиновское» издание пьес Марло. Комнату освещала лишь маленькая лампа возле кресла. ВАГНЕР и не заметила, как пролетели часы. Однако она нашла БРАТА БЭКОНА.

Весь вечер она читала пьесы, ища монахов. В «Мальтийском еврее» их была куча, целый монастырь, но брата Бэкона не обнаружилось. Наконец, в четвертом акте «Мальтийского еврея» она нашла:

Итамор. Вот так! Пусть он опирается на посох. Превосходно! Вид у него такой, словно он клянчит кусок бекона[68].

Варавва. Который час, мой милый Итамор?

Итамор. Да уж первый пополуночи…

ВАГНЕР глянула на часы. Половина двенадцатого. Ждать еще полтора часа.

Она задумалась над следующим именем. РОК-ЗВЕЗДА. Первые два – БРАТ БЭКОН, КОРОЛЬ БАЙРОН – звучали вполне старинно. Но РОК-ЗВЕЗДА? ВАГНЕР почти слышала, как Аллан смеется, придумывая эту шутку. Но до нее шутка не доходила.

В час ночи она сняла трубку и набрала номер.

– Роджер Скипуорт, – ответил мужской голос, ничуть не сонный.

– Звонок Итамору, – сказала ВАГНЕР.

– Минуточку, – произнес голос, и ВАГНЕР напряглась, думая, что набрала не тот номер или, хуже, неверно угадала кодовое имя.

Тут в трубке снова зазвучал голос:

– Не будем тянуть резину. Есть чем записать?

– Я готова, – ответила ВАГНЕР.

– Едете по шоссе А259 на восток от Райя…

Роджер Скипуорт поздно приобщился к радостям незаконных заработков. Отец, механик и хозяин собственной мастерской, накрепко внушил ему, что воры попадают сперва в тюрьму, а потом в ад. Иногда он внушал эту мысль палкой, иногда помягче, ремнем. Роджер поначалу бунтовал и боялся, но, запертый в темном чулане, научился терпению, и страх ушел.

Когда Роджеру было восемь, отцовский друг подарил ему книжку про физкультуру. Роджер стал заниматься, чтобы стать сильным. Отец не возражал. Так от Роджера было больше пользы в лавке – он таскал рессоры и бороны, моторы, колеса и лемехи. Роджер