Пока не взошла луна - Надя Хашими

Салим сгребал мокрое сено и навоз на тачку и отвозил на край участка, где все это со временем превращалось в компост. Кожа и волосы пропитывались этим смрадом. По дороге домой Салим по возможности ни к кому не приближался, зная, что от него воняет.

Пока Салим работал, стараясь дышать ртом, Экин неспешно бродила около распахнутых дверей хлева. Вскоре она начала покашливать, проходя мимо, а потом завела привычку садиться на ящик в углу, как ни в чем не бывало наблюдая за работой Салима, а тот не мог взять в толк, как ей удается переносить запах. Однажды она заговорила с ним на ломаном английском школьного уровня.

– Плохо, – заметила она, – все еще грязно.

– Я не закончил, – ответил Салим, не поднимая взгляда.

Он думал о том, что между афганцами и турками нет особой разницы, когда дело касается их дочерей. А проблем с Полатом ему не хотелось. Экин держала в руке большой стакан воды и пила, громко прихлебывая.

От поднявшейся в хлеву пыли у него пересохло во рту и запершило в носу. Слыша, как она пьет, он злился, но молчал.

– Как тебя зовут?

Не получив ответа, Экин повторила громко и раздраженно:

– Слышишь, как тебя зовут?

– Салим, – пробормотал он.

– Салим?

Экин запустила руки в свои спутанные волосы.

– Не знаю такого имени. Это имя девочки?

– Нет, – ответил Салим и сжал губы.

– А вон там почему не почистил? Если это не уберешь, запах останется. А еще животные заболеют. И мой отец будет недоволен.

Не раскрывая рта, Салим закончил так быстро, как только мог, и вернулся в поле. Армянка подняла брови и кивнула на хлев. Он раздраженно покачал головой, и женщина улыбнулась. Они начинали понимать друг друга.

Через неделю Экин увидела, что Салим направляется в хлев. Она пошла следом, перевернула ящик и села, вытянув ноги.

– Летом слишком жарко, – заговорила она, – и я целый день дома. А день такой долгий! В школе лучше. Там мои друзья.

Молчание Салима ее не смущало.

– А здесь ничего нет, – продолжала Экин, – я здесь одна. Ты не ходишь в школу, поэтому не знаешь, – подумав, добавила она. – Ты когда-нибудь ходил в школу?

Салим начал усерднее сгребать навоз.

– Я знаю, что рабочие не ходят в школу. Но папа и мама говорят, что я должна учиться, чтобы не работать. Что я должна учиться в школе, жить хорошо и чисто. Ты почему молчишь? Хорошо, что ты не ходишь в школу. В школе учителя заставляют отвечать, – рассмеялась она, постукивая каблучками по усыпанному соломой полу.

Послышался громкий голос миссис Полат – она звала дочь. Тяжело вздохнув, Экин встала, стряхнула соломинки со своих брюк и вышла из хлева, напоследок с любопытством посмотрев на Салима. Тот обрадовался передышке. За несколько секунд с Экин он уставал больше, чем за тринадцать часов работы. Но тишиной он наслаждался недолго: Экин вернулась, принеся ему обед.

– Эй! – позвала она, остановившись в дверях и указывая взглядом на сверток у себя в руках.

Она поднесла бутерброд к лицу так близко, что кончиком носа коснулась куска мяса.

– Вкусно. Поедим вместе?

Экин села на перевернутый ящик. Не успел Салим подойти и потребовать свой бутерброд, как она осторожно разломила его и протянула ему половину. Салим гневно смотрел, как она поглощает хлеб с курицей.

– Это моя еда! – возмутился он.

– Но мы же едим вместе, – изумленно возразила Экин, – как друзья, хорошо?

– Нет. Нет. Нет. Ничего хорошего!

У Салима болела спина и горели руки, а живот злобно урчал.

Экин, похоже, удивилась. Подумав секунду, она встала, сунула руку в карман, достала пакетик с двумя кусочками сахарного печенья, швырнула его на ящик и вышла, не сказав ни слова.

Салим злился и думал лишь о том, что остаток дня придется голодать и половина бутерброда делу не поможет, а жаловаться Полату с женой бессмысленно. Он бросил грабли на пол и запихал в рот остатки бутерброда. Потом посмотрел на печенье, не понимая, что девчонка хотела этим сказать, и проглотил его.

Экин больше не показывалась в поле, но Салим чувствовал, что она следит за ним издалека. Делает вид, что читает книжку, а сама наблюдает, как он собирает помидоры. Армянка тоже заметила Экин и неодобрительно зацокала языком. Она приложила два пальца к губам и покачала головой, а потом указала на шесть помидорных грядок, с которых осталось собрать урожай, и похлопала по карману.

– Молчи, – сказала она ему, – приступай к делу и зарабатывай деньги.

Салим знал, что это хороший совет. В детстве он мало беспокоился о деньгах.

Если и случалось о них думать, то лишь чтобы подсчитать, хватит ли на конфету или газировку. Они жили отнюдь не богато, но падар-джан обеспечивал их всем необходимым. После его смерти мама берегла оставшиеся деньги и отмеряла понемногу на продукты и на то, без чего семья не могла обойтись. Салим знал, что сбережений у них мало, но никогда не думал, что совсем ничего не останется. Теперь, отдавая матери заработанное, он понимал, что положение у них очень шаткое.

«Нас слишком много», – думал Салим по пути домой. Ему вспомнился пухлый конверт с деньгами, который мать отдала Рахиму за документы. После покупки документов, оплаты еды и нелегального проезда четырех человек у семьи Хайдари почти ничего не осталось. Самира пока еще не могла понять, как тяжело Салиму приходилось работать. Она оставалась дома и помогала мадар-джан по хозяйству, но чаще всего Синем забирала ее учиться. А еще больше денег и сил уходило на Азиза.

Салим ругал себя за такие мысли. Он очень любил брата и сестру, но его изводили раздражение и усталость.

С каждым днем он становился матери все нужнее. Салим не обращал внимания на то, что ему хочется прижаться к ней. Он не мог себе позволить возвращаться в детство. Салим все еще страдал без отца, но часто думал, что из-за его решений жизнь всей семьи оказалась под угрозой. А иногда, лежа без сна, Салим жалел о случаях, когда плохо вел себя в детстве и разочаровывал отца. Когда дело касалось родителей, в нем так и бурлили самые разные чувства.

А теперь Салим стал добытчиком. Чем больше он об этом думал, тем больше вживался в роль главы семьи и тем меньше ему хотелось слушаться чужих приказов. Мистер Полат держал его крепнущее подростковое эго в узде, но с матерью Салим становился все смелее. Он говорил такое, чего год назад не позволил бы себе. Он знал, что иногда смотрит на нее недостаточно уважительно, но давал себе волю. Салим много работал, кормил семью и хотел, чтобы с его мнением считались.

Он вернулся в дом Йылмаза. Мадар-джан мыла кухню. Самира и младший братик уже заснули.

– Как они? – спросил он, тяжело опускаясь на стул.

– Все в порядке. Но Азиз все высматривал тебя, пока не заснул, – устало улыбнувшись, ответила мать.