Владимир Этуш. Старый знакомый - Елена Евгеньевна Этуш

и я считаю Владимира Абрамовича Этуша одним из важнейших и драгоценнейших людей моей профессиональной судьбы.

Людмила Максакова. Высокий черный человек с выразительным носом

Людмила Максакова, народная артистка РСФСР

Когда я только собралась поступать в Щукинское училище, мама начала меня допрашивать: кто набирает курс, кто мастер? Я говорю: «Я не знаю, кто мастер». Она: «Ну ты спроси хотя бы фамилию». А я отвечаю, что не знаю, видела какого-то человека, видимо, он набирает курс: высокий, черный, с огромными черными глазами и с очень таким выразительным носом.

В общем, никак не могли разобраться, кто набирает курс.

В результате, когда меня пропустили на туры, меня приняли, выяснилось, что курс набирает Владимир Абрамович Этуш – это был его первый опыт и последний. Он больше никогда курс не набирал.

Он набрал очень разношерстный по возрастному составу курс, ведь тогда мне и Вене Смехову было 16, а у нас были и Белявский, и Высоковский – те, которые уже имели одно высшее образование и хотели получить второе – театральное. И вот такие разновеликие возрастные категории привели к тому, что, например, Белявский, Высоковский и примкнувшая к ним я хотели постичь тайны мастерства, а Бортник и Збруев – это была просто шпана. Самая настоящая.

Нашим дипломным спектаклем, который Владимир Абрамович поставил, было «Горячее сердце», причем поставил он спектакль очень хорошо. И с юмором, и назначил он всех замечательно…

А когда мы стали показывать кафедре, то случилось непредвиденное. В спектакле есть сцена, когда дворник Силан метет господский двор, а у них перед этим пропали огромные деньги, и вот этот Силан должен был по идее говорить: «Вот где у меня эта пропажа!»

А ректором тогда был Борис Евгеньевич Захава. И вот начинается показ, сидит ректор, сидит кафедра, открывается занавес, и Крючков Женя – исполнитель роли Силана – начал мести. Метет двор, метет минуту, метет вторую, проходит пять минут, все метет, проходит 10 минут, Захава кричит: «Занавес!» Выяснилось, что Женька Крючков был вдрезину пьян.

Я думаю, что Владимир Абрамович пережил непростые минуты своей жизни. Больше он курса никогда не набирал.

Главное, чему я у него научилась, – это актерская внутренняя сосредоточенность и дисциплина – он нас абсолютно к этому приучил. Он входил в аудиторию, и у него была папка, он ее так бросал на стол, что мы все вздрагивали и ждали, что будет дальше. И какая-то внутренняя подтянутость в нем всегда присутствовала – так что ему остается низко поклониться и сказать спасибо большое за уроки.

Он был всегда безукоризненно одет и вызывал если не восхищение, то удивление, потому что, конечно, не все придерживались таких правил.

Мы, его ученики, по-прежнему все очень дисциплинированные и дико раздражаемся, когда кто-то не дисциплинирован. Вот это мы от Владимира Абрамовича унаследовали.

Вениамин Смехов. Прирожденный учитель и прирожденный мучитель

Вениамин Смехов, актер и режиссер

Даже когда кажется, что ты отбился от рук и ушел от учителя далеко, все равно – это неправда. И где-то на путях личных заблуждений ты встречаешься с кем-то из своих старых друзей и начинаешь разговаривать о том, что было вчера, сегодня, – и получается, что наши учителя с нами всегда.

Владимир Абрамович Этуш – фронтовик, во-первых: значит, очень сильный человек. И если даже почитать внимательно Интернет или книжку Этуша, то оказывается, что он был не просто боевой офицер, но он бывал человеком, который спасал. Спасал свою часть каким-то личным своим прорывом. Нашу часть он принял очень молодым для педагога – вокруг были весьма уже серьезного возраста ученики Вахтангова, а Этуш был учеником учеников, а мы, значит, ученики ученика учеников Евгения Вахтангова. Вот здесь, в Театре на Таганке, Евгений Богратионович идет за Станиславским, а потом после этого – Мейерхольд и Брехт. И вахтанговская школа, откуда родом и Юрий Петрович Любимов, и вот этот благословенный театр, – она, по-моему, в лучшую сторону отличается от других школ, потому что взяла на вооружение как систему психологического реализма, углубленного отношения к образу, так и праздничное отношение к жизни и к театру.

Так вот, мы учились в школе вахтанговской, где и Станиславский, и Мейерхольд, и Таиров были весьма почитаемы. Вахтангов, как говорят теоретики, был золотой серединой между Станиславским и Мейерхольдом. Владимир Этуш – яркий пример актера «праздничного» театра, и на сцене Театра Вахтангова он очень ярко проявился сразу – еще молодым, в спектакле «Два веронца». Помирали зрители, и мы – актеры будущие, когда видели, как два друга и два, кстати, фронтовика – Максим Греков и Владимир Этуш, – играли двух слуг в «Двух веронцах» и очень смешно разговаривали – трогательно и наивно.

Когда мы учились, мы побаивались Этуша, потому что он был суров, а потом выяснилось, что он был суров, прежде всего, к самому себе. Наверно, это очень важное свойство – большой, суровый, отчасти интровертный, скрытный и одновременно замечательный хозяин, замечательный говорун за столом, очень талантливый застольный тамада и человек какого-то счастливого застолья, переживший очень много довольно страшных потерь, доживший до своих 90 с лишним лет, вот так умеет счастливо смеяться. Актеру, очевидно, необходимо с самых первых шагов внушать, чтобы он далеко не уходил из детства. Хорошие актеры – это те, которые не расстаются со своим детским садом, в метафорическом смысле слова. Значит, это люди праздничной, наивной открытости и беззащитности перед суровостью реализма. Как говорил один великий философ: искусство спасает от правды жизни. Наверное, это и было главным.

Во-вторых, он был совершенно окончательным, главным, ответственным за дальнейшее развитие судьбы и сюжета каждого из своих учеников. Окончательная ответственность – вот что, наверное, нас и подкупало, и тревожило, когда он сердился. И вместе с тем он нас смешил и рассказами какими-то… А особенно было здорово, когда Этуш ставил на нашем курсе дипломный спектакль «Горячее сердце». И обо всех героях Островского: Курослепове, которого замечательно играл Юрий Авшаров; Матрене, которую играла Ира Ложкина; и дураке и воре Наркисе, которого играл я, – он нам рассказывал через какие-то наблюдения в жизни, анекдоты даже, о характере людей и в меру наивных, и вместе с тем нехороших. Чего же еще надо?

Когда театральный педагог учит, когда он учит на примерах, на практике, конечно, он занимает какие-то черты у тех, кого демонстрирует или о ком забота его, чтобы студенты это сыграли. И когда он это показывает, или когда он вас подталкивает, или