Дар юной княжны - Лариса Шкатула

С тех пор, как Янек обнаружил, что судьба послала ему особый дар, отличавший его от обычных людей, он незаметно для себя стал меняться. Все чаще задумывался о жизни: для того ли родился он на свет, чтобы всю жизнь быть батраком и искать себе работу или для чего-то большего и важного? В его незагруженном прежде мозгу стали появляться какие-то мудреные мысли, звучать голоса, которым он пока не мог дать объяснения. Он стал смотреть на себя со стороны, оценивать глазами постороннего: что же ты за человек, Ян Поплавский?

Между тем на лестнице послышались шаги. В проеме возник Иван с факелом в руке и жестом пригласил его следовать за собой. "Как привидение!" усмехнулся про себя Ян, но за графом пошел. Стена за ними с тихим стуком стала на место.

"Так целый день хожу взад-вперед: за Юлией, за Миклошем, за Иваном!"

Тот освещал факелом путь и угрюмо молчал.

— Замерз ты, что ли, в своем подземелье? — нарушил молчание Ян. — Или перед большими испытаниями тебе разговаривать нельзя?

— Смотри, — прервал его Иван. — Мы пришли. Взору Яна открылась большая каменная зала, освещенная шестью факелами. В их неверном свете юноше вначале показалось, что на стенах залы просто украшения из камня. Однако, приглядевшись, он понял: на крюках висели люди, вернее, то, что от них осталось. Вон кривой Стась с неестественно вывернутой шеей и высунутым языком. Поодаль — один из охранников Зигмунда, кажется, его звали Марин — у этого такая глубокая вмятина на лбу, что видна черепная кость.

Ян содрогнулся. Одно дело — говорить, что на месте Ивана он бы не стал тянуть с мщением. Совсем другое — своими глазами увидеть результаты этого мщения. В таком виде месть Ивана выглядела страшным убийством и вызывала омерзение. Как бы Ян ни относился к Юлии, он ни за что не хотел бы, чтобы и она висела мертвая на одном из этих крюков.

— Тебе это не нравится? — спросил его Иван. — Считаешь, я чересчур жесток?

Парень молчал. Он представлял на месте Ивана своих хуторян: неужели кто-то из них решился бы мстить подобным образом? Не содрогнулся, не усомнился?

— У тебя больше не болит голова? — не отвечая на вопрос, спросил он в свою очередь.

— При чем здесь моя голова? Не валяй дурака, Ян, говори, на чьей ты стороне: моей или Зигмунда? Может, ты разомлел под ласками его похотливой доченьки?

— Почему я обязательно должен принимать чью-то сторону, объясни мне! Я здесь чужой человек. Представь, шел бы я по дороге и увидел: дерутся два мужика. Кто они такие, я не знаю, чего дерутся — не знаю. Может, один у другого червонец украл или что похуже сделал. Чью сторону мне принимать?

— Я же тебе все рассказал!

— Мамка моя говорила, в каждом споре нужно обе стороны выслушивать. Неужели только потому, что его жена любила твоего отца, такой знатный вельможа вдруг поклялся извести под корень весь ваш род? Только потому, что ему нравится убивать? А ты ему ответишь тем же, я стану тебе помогать…

— Да-а, похоже, не только я, но и пан Зигмунд, и Юлия тебя недооценили. Эрраре хуманум ест[15]. Одели в кружавчики, как глупую куклу, а тут прямо Аристотель собственной персоной.

— Кухарка Мария рассказывала, что ты, вроде, из большаков каких-то, тех, что мужику землю и волю обещают. Но то ли она ошиблась, то ли большаки, а только ты мужиков-то как раз и не любишь.

— С чего ты взял?

— Вернее, ты думаешь, что их любишь. Пока они на своем месте и тебе не докучают. На слово верят, исполнить обещанное не требуют. И не умничают больше положенного.

Ян замолчал, увидев неестественно расширенные зрачки Ивана и его напряженное лицо; словно он прислушивался к чему-то внутри себя.

— Иван, может, ты знаешь, кого привез пан Зигмунд в закрытой карете? — переменил тему Ян, чтобы вывести графа из шока. — Говорят, она молода и красива…

— Привез в закрытой карете? — медленно очнулся тот. — Ты её видел? Кто тебе говорил о ней?

— Вот этот, что висит, разговаривал с охранником из парадного, я нечаянно услышал.

— Нет, не может быть, он не решится. Хотя… почему нет? Может, это кто-то из гостей?

— Гостья, которую держат взаперти, под охраной?

— Боже мой! — Иван обхватил голову руками: — Если он и вправду нашел и привез Матильду, то он — сам Сатана!

— А кто такая Матильда?

— Моя невеста. Скорее, была моей невестой. Наверняка она получила известие о моей гибели, и я не стал разубеждать её в этом. Она заслуживает лучшей жизни, чем жизнь с бывшим мертвецом.

— А вот пан Зигмунд решил разубедить, все узнал и продумал. Юлия права, он далеко пойдет!

— Не дальше мной отмеренного. Для того я и здесь, чтобы его остановить.

— А Матильда?

— Зачем она согласилась приехать?! Впрочем, она всегда была излишне доверчивой… Надо срочно что-то придумать. Юлия! Если мы приведем сюда Юлию, с Зигмундом можно будет торговаться.

— Думаешь, она захочет?

— Не прикидывайся. Конечно, заставим. Тебе появляться наверху нельзя: или опять заблудишься, или псы Зигмунда тебя схватят, и кто знает, насколько действенными окажутся в экстремальной ситуации твои способности? Пожалуй, за Юлией я отправлюсь сам. А ты жди меня здесь.

Ян остался один. Несмотря на яркий свет факелов, что-то жуткое надвигалось на него со всех сторон. Треск горящей смолы заставлял вздрагивать, трупы на крюках жутко скалились, воздух стоял такой тяжелый и спертый, что у парня голова пошла кругом. Чтобы немного отвлечься, он представил себе Ивана и мысленно пошел за ним. Граф передвигался осторожно; при малейшей опасности отступал в ниши коридоров, и длинный старинный кинжал в его руке зловеще сверкал.

Лицо Головина неприятно изменилось: глаза прищурились, полоска зубов между неплотно сжатыми губами напоминала волчий оскал. Он заглянул в комнату Юлии, зачем-то осмотрел разбросанные повсюду вещи, что-то буркнул под нос и двинулся в сторону парадного.

Охранник у двери, несмотря на строгие инструкции Миклоша, по-видимому, отнесся к ним несерьезно. Ян видел, как подкрался к нему граф, а он беспечно продолжал насвистывать.

Схваченный за горло охранник настолько перепугался, что даже не пытался сопротивляться. Он торопливо отвечал на вопросы Ивана, умоляя глазами не причинять ему вреда. Но Ян уже знал, что сейчас произойдет, и не мог этому воспрепятствовать: никакой наказ не сможет пробиться через почти животную ярость мстителя, да ещё на таком расстоянии! Держа несчастного за горло, граф ударил его ножом и, подержав в руке обмякшее тело. отбросил прочь. Потом передумал, нагнулся, схватил за шиворот и потащил за собой.

"Нет, Иван, не надо!" Но безумный его не слышал.

Вскоре он появился и остановился на ступеньках, не выпуская из рук тело охранника.