Черные лебеди России. Что несет нам новый цикл истории - Станислав Белковский

Не надо, пожалуйста, здесь особенно пугаться слова «смерть». Нам ведь рассказывали свидетели-очевидцы, как она начинается. Взлет куда-то вверх, где то ли свет в туннеле, то ли обыденная обстановка твоего быта, — это технические подробности. Главная концептуальная штука: обретение полного, тотального спокойствия. Отвечая на карнегианский вопрос «Как перестать беспокоиться и начать жить?», можем смело ответить: помирай, и все как-то устроится.

Определившись бессознательно со смертельным приоритетом, подсознание включает программу саморазрушения. Как правило, настолько рациональную по сути, что ее затруднительно распознать, тем паче остановить.

В первой части этого текста мы осмелились дотронуться до А.С. Пушкина как главного русского литературного самоубийцы. Сейчас дотронемся подробней.

А.А. Ахматова говорила, что в «Моцарте и Сальери» Пушкин отождествляет себя с Сальери. Мое мнение несколько иное: и с тем, и с другим. В маленькой трагедии описан процесс психоподготовки молодого классика к самоуничтожению. Он — это Моцарт, он же — и его убийца.

«Нет! не могу противиться я доле. Судьбе моей: я избран, чтоб его остановить», — говорит Сальери о Моцарте, а значит, Пушкин о самом себе.

Искусство и я — суть одно, мы жили (не)счастливо и умрем в один день. Вот принципиальный message гениального самокиллера.

Программа саморазрушения автоматически включается в некоторые минуты жизни. Например, когда клиент бессознательно ощущает исчерпание своего жизненного задания. Потому, собственно, перепрограммирование жизненного задания— важнейший способ пролонгации жизни, но мало кто пока этим оснащен и пользуется.

Что-то подобное мы начали замечать во Владимире Путине на границе февраля/марта 2014-го. Только что отзвучала триумфом Олимпиада в Сочи, и надо было сделать последний ход — заключить альянс с Западом о вечном мире и распределении обязанностей. И тут-то Запад, на путинский взгляд, нанес удар в спину. Революция (она же переворот) на Украине завершила долгую попытку ВВП разрешить неразрешимое: сохранить Россию такой, как она есть, и одновременно стать совершенно своим по все стороны Атлантики.

Тогда Путин объявил недостижимым друзьям войну. Аннексия Крыма и далее— гибридный конфликт по всем направлениям. Для страны, которая с 1991 года выстраивалась как часть Большого Запада, столь зависимая от него финансово, технологически, а главное, психологически, — это смерть.

Не говоря уже про перспективу большой войны с применением средств массового уничтожения.

На сознательном уровне это формулируется как «все хорошо», я, ВВП, безраздельный правитель одной седьмой части суши, убедился в том, что принудить евроатлантических партнеров к любви по-хорошему не получается.

Значит, принудим по-плохому. Это только кажется, что мы слабее. На самом деле — сильнее. У нас есть настоящая, а не игрушечно-демократическая власть, готовая отдавать самые страшные приказания, — и будут они исполнены.

У нас есть решимость перейти границы (географические и нет), которые они, в силу изнеженности и расхлябанности, не перейдут, у нас есть русские люди, всегда, в отличие от европейских недолюдей (или перелюдей), отдающие жизнь за царя. И у нас есть царь, который будет править столько, сколько захочет, а не сколько требуют закон или избиратели. Наконец, у нас осталось ядерное оружие, которое игнорировать нельзя даже с самой высокомерной позиции.

Потому мы победим. Сегодня или послезавтра — не имеет значения. У нас в запасе вечность, что нам поболтать часок-другой.

На бессознательном уровне все звучит совсем иначе. Я, могущественнейший из земных командиров, сделал все, что мог, но главного не добился и не добьюсь. Так что гори оно все космическим пламенем! Тем более что Россия ИЯ — суть одно, и исчезнем мы в один день, как Пушкин (Моцарт) — со своим неотрывным искусством.

Эта программа саморазрушения и реализуется с весны 2014-го. И если вы ищете дальнюю логику украинской, сирийской и всех еще не начатых Путиным войн — она уже найдена. Вот она.

Еще — применительно к Танатосу. Фрейд научил нас принципу навязчивого повторения. К своему удивлению, основатель психоанализа заметил за долгие годы профессиональных занятий, что человеку свойственно бессознательно повторять жизненные сценарии, на рациональном уровне вовсе не приносящие успеха или удовлетворения. Например, вопреки практическому опыту постоянно жениться на женщине, похожей на мать, только для того, чтобы по заданному шаблону через краткие годы скандально развестись.

У Путина тоже есть такой шаблон. Я бы назвал его синдромом Феникса.

Первый подобный опыт случился у нашего пациента в 1990 году. Когда, будучи в Дрездене, он неожиданно понял, что больше не посланец империи и не представитель системы, гарантировавших его статус и безопасность, но в одночасье отрекшихся, — а просто частное лицо, охраняющее никому не нужный, пустеющий до звона Дом советской культуры. (Повезло, что все это происходило не в Тегеране и даже не в Сараево.)

Будучи брошен погибавшей системой и выброшен ею, ВВП хоть и должен был заниматься поначалу частным извозом — унижение для офицера КГБ СССР, — но открыл для себя совершенно новую жизнь. По шику и блеску никак не сравнимую с прежней. За считанные годы он проходит путь от помощника мэра Санкт-Петербурга до первого заместителя мэра, почти хозяина второй столицы. Он познает, что такое настоящие деньги, но главное — власть. Из пепла он восстает быстро и эффективно.

Если бы не крах СССР, позже названный им самим величайшей геополитической катастрофой XX века, не видать бы Путину его блестящей питерской карьеры. Сознательно он страшится катастрофы и оплакивает ее. Бессознательно — благодарит ее и восхищается ею.

Дальше— попытка № 2. В 1996-м мэр Санкт-Петербурга Анатолий Собчак проигрывает выборы, и глава его предвыборного штаба ВВП вновь лишается своего места в жизни. Прежде всего и опять— теряет систему, гарантирующую его авторитет и безопасность. Ну и что дальше? Переезжает в Москву, быстро наверстывает упущенное, выходит на новейший уровень власти и возможностей, а там и становится президентом страны. Пусть даже поверх своего декларируемого желания.

Опять же: Собчака было очень жалко, поражение 1996-го страшно болезненное. Но если б не тот горький финал, Путин так и остался бы большим политиком регионального значения или, в лучшем случае, федеральным чиновником среднего звена.

Пытаемся обобщить. Путин — человек системы, и всегда сознательно защищает ее, сколько хватает сил. Но жизненные рывки в светлую даль ему всегда удавались в момент и вследствие краха возлюбленной системы, т. е. по итогам собственного поражения. Проигрывая в главном, он потом выигрывал в самом главном. К чему и привык.