Сингомэйкеры - Юрий Никитин

— Да, конечно.

Из меня пискнуло:

— А… где я ошибся?

— Везде, — коротко ответил Глеб Модестович. Увиделмои умоляющие глаза, я сгорбился и поджал хвост, он нервно дернул щекой, голосего прозвучал сухо и отрывисто: — Евгений, это просто хрень!.. У вас что,работы нет? Так я вам сейчас подбавлю!

— Нет-нет, работы много…

Он сказал неумолимо:

— Нет, я вам все-таки добавлю. И чтоб все было сделанов кратчайшие сроки!

Когда я, вконец разбитый, тащился к себе по коридору, Эммаподняла на меня взгляд прекрасных глаз, в них уже не сочувствие, а сострадание.Судя по ее лицу, все знает, я спросил хриплым голосом:

— Сколько там в моем досье?

— Три минуса, — ответила она печально. —Евгений, где это вы так сорвались? На чем?

У меня в глазах потемнело. Три минуса — это полныйпровал, это отбрасывает меня назад так далеко, что начинать чуть ли не с самогоначала.

Меня в самом деле завалили работой так, что тряслись ногипод непомерным грузом, а хребет угрожающе потрескивал. Я стискивал зубы, сиделна ноотропиках, мозг все время вздрючен, пашет так, как разогнанный проц, сплюурывками, но и во сне ищу варианты. К своему изумлению, все-таки умудрилсяперелопатить всю гору, везде найти решения, а за день до срока с торжеством и вожидании большого пряника представил Глебу Модестовичу.

Он молча принял и так же молча передал по своим каналамвыше, мне ничего не сказав. Там то ли попало выше, то ли затерялось наполдороге, а то и сразу в архив, все может случиться, в мировой экономикедалеко не все идет так, как рекомендуем, а политики так вообще выдают такиефинты ушами, что диву даешься. Вот уж точно не компьютеры, а человеки, на любуюдурь не только горазды, но и охотны.

Через недельку я робко поинтересовался у Эммы, что тамнапротив моей фамилии. Она сообщила с глубоким сочувствием, что по-прежнему всетри минуса на месте.

Я задержал дыхание, потом сказал себе, что мне и так хорошо.Зарплата высокая, машина просто чудо, хотя можно купить уже классом выше,работа просто замечательная, неча пытаться прыгать выше головы, будь счастлив итем, что есть. И ничего страшного, что уже никогда не догнать ни Жукова, ниЦибульского, ни даже Арнольда Арнольдовича. Они ушли далеко вперед. И уходятвсе дальше.

И пусть. Не мое это дело — гонка за лидером.

Прошел еще год. Я все чаще чувствую себя сыщиком-любителем,который по своей инициативе вынюхивает самые зловещие заговоры и успеваетсорвать их в последний момент, в то время как все могущественные секретныеслужбы государства хлебалами щелкают.

Сегодня Глеб Модестович, просматривая сводки, обронил, чтовот уже шестой месяц кривая напряженности в обществе растет. Пока на сотые долипроцента, это не улавливает обычная статистика, но мы обязаны обратитьвнимание. Возможно, подумать о превентивных мерах.

— Полагаю, — сказал Арнольд Арнольдович задумчивои посмотрел на меня внимательно, — с легкой руки нашего народного любимцаи юного дарования… можно еще ослабить так называемые моральные устои в графе«секс».

Жуков охнул:

— Арнольд, ты шутишь? Куда уж больше?.. Я вчера шелчерез парк, а там на лавочке преспокойно так это трахается парочка! Пареньсидит, приспустив штаны, а девица у него на коленях ерзает и выгибается… Этоднем, при солнечном свете!

Тарасюк спросил с недоверием:

— Что, все видно? Где, пойду смотреть!

— Нет, — ответил Жуков, — у нее юбочка, такона ею прикрыла. Но сейчас мода ходить без трусиков…

— Точно? — переспросил Тарасюк. — И где онитусуются?

Жуков, не обращая на него внимания, закончил:

— …так что с коитусом теперь проблем нет…

— Ага, — сказал Цибульский с непонятнымудовлетворением, — прикрыла! Значит, еще есть где ослаблять вожжи. Ну, нашЕвгений Валентинович разойдется, чует мой вздрюченный нерв…

Они ржали, только Глеб Модестович кривился, да еще Жуковулыбался несколько деревянно. Арнольд Арнольдович поймал взглядом меня,поинтересовался:

— Евгений, вы у нас на этой ступеньке еще новенький,скажите, как ваше мнение?

Я пожал плечами.

— Не знаю, нужно ли ослаблять, у меня пока нужныхданных нет, но если брать историю вопроса, то…

— Ну-ну, — поощрил Цибульский злорадным голосом,остальные тоже умолкли и смотрели на меня заинтересованно. — Вы ж у насисторик! Что интересного в области истории этого самого?

— Ослабить можно, — сообщил я, — люфт ещебольшой.

Жуков прорычал грозно:

— Даже большой? И где же он? И так уже сексуальнаясвобода просто не знаю куда еще!

— Человек в области секса пока что на очень короткомповодке, — ответил я. — Понимаю, нельзя переворачивать мусорные бакина улице, разбивать витрины, бросать на проезжую часть камни… но совокуплятьсяс себе подобными? Где вред, если нет насилия? Посмотрите вон на бегающих собак,на кошек, даже на птичек вот на той ветке! Все они свободны в сексе итрахаются, когда захотят. У человека все еще масса условностей. Согласен,раньше их было в сто раз больше, но… зачем оставлять остальные? Почему нельзясовокупляться не просто на улице, но даже совершенно незнакомым?.. Идут себе поулице навстречу друг другу, встретились взглядами, мгновенно оценили одиндругого… и, если есть желание, тут же и посовокуплялись! И пошли себе дальше поделам, спросив имя или не спросив — без разницы. Вот это настоящаясвобода. Но ее пока нет.

Глеб Модестович поморщился и спросил хмуро:

— И как вы думаете, зачем?

— Чтобы не терять рычаг, — ответил я. — Датьсразу все свободы — обожрутся. Несварение будет! А так даем человечкусвободы строго отмеренными ломтиками. Он доволен прогрессом, а у нас пряникивлияния расходуются экономно…

— Абсолютно верно, — согласился ГлебМодестович. — Как видите, ребята, если кто и сомневался, что так быстроперевели Евгения Валентиновича на этот этаж, теперь видите, как он всесхватывает?

Вечером я еще ломал голову над загадочными словами шефанасчет перевода на некий этаж. Работаю в том же кабинете, жалованье все то же,разве что задачки мне подкидывают уже не масштабов Черкизовского рынка. Но этоничего не значит, на своей прошлой работе я прослеживал влияние мировоззренияпротестантизма на арабские страны, но это не значит, что я как-то воздействовална те процессы.

По дороге домой заехал в автосалон. Менеджер встретил еще увхода:

— Что вам показать?