Искушение временем. Книга 1. Не ангел - Пенни Винченци

На сей раз беременность стала для Дженетт радостью: она была счастлива, здорова, уверена в себе. Казалось, она созрела, ее чувственное тело было полно неги и гордости, и она стала спокойнее по отношению к мужу, менее упрямой и более уважительной, чем обычно. Казалось, в их взаимоотношениях произошел определенный сдвиг, словно Роберт принял над Дженетт своего рода опеку, в противоположность той неловкой роли, которую играл ранее.

В тот день, когда родился ребенок, Роберт буквально умирал от страха. Мод появилась на свет вскоре после Рождества и, по словам доктора, невероятно быстро.

— Совершенно никаких трудностей, — бодро сказал он, — ваша жена очень легко со всем справилась. Мои поздравления.

Это было самое счастливое время в жизни Роберта. Его новая компания по недвижимости, основанная два года тому назад в партнерстве с Джоном Бруером и на очень выгодных условиях профинансированная банком «Лоусонс», действовала успешно. Несколько улиц в западной части острова Манхэттен застраивала фирма «Бруер — Литтон», и она только что получила согласие на свой запрос о строительстве средних размеров гостиницы класса люкс в Верхнем Ист-Сайде. Все это тоже существенно укрепило их брак: Роберт уже не воспринимал себя марионеткой, которую и так и сяк, по прихоти Дженетт, нетерпеливо дергают за веревочки. В то лето единственной тучей на его чистом небосклоне был Лоренс.

Примерно через неделю после того, как они сообщили мальчикам новость о пополнении семейства, Роберт пожаловался жене:

— Он даже разговаривать со мной не желает.

Вначале Джейми обрадовался и засиял от восторга, а потом, поймав взбешенный, угрожающий взгляд Лоренса, осторожно стер улыбку с лица.

Лоренс вежливо процедил: «Мои поздравления, сэр» — и пожал Роберту руку, как велела мать, но потом, встретив Роберта в коридоре по пути в сад, сказал:

— Если с моей матерью что-нибудь случится, я вам никогда этого не прощу. Никогда.

Это было сказано с такой ядовитой злобой, что Роберт был потрясен. Позже он убеждал себя, что, должно быть, преувеличил: Лоренсу вполне естественно беспокоиться о матери. О детородных проблемах Дженетт сын, конечно, знал, он был уже достаточно взрослым, чтобы понимать серьезность ее положения, особенно принимая во внимание ее возраст.

— Но, дорогой мой, — мягко возразила Дженетт, когда Роберт рассказал ей про Лоренса, — ты должен понимать, что для него все это крайне сложно. Он уже достаточно взрослый, чтобы знать, как возникает беременность, и сама мысль о нашей интимной близости претит ему. Такое поведение вполне объяснимо для мальчика, который уже вступил в пору созревания. Нужно относиться к этому с пониманием и не слишком давить на него.

Роберт заявил, что скорее Лоренс давит на него, а не наоборот, но Дженетт ответила, что это нелепо, ведь оба они состоявшиеся и очень счастливые люди и должны считаться с мальчиком, делая скидку на его незрелость.

— А вот Джейми очень рад, вчера вечером, перед тем как лечь спать, он пришел шепнуть мне об этом. Разве не чудесно? Лоренс придет в норму, мой любимый, не сомневайся. Просто нужно набраться терпения.

Но Лоренс в норму не приходил. В тот день, когда родился ребенок, мальчик покорно вошел в комнату матери, чтобы познакомиться с сестрой, торжественно склонился над кроваткой и посмотрел на нее, затем, поцеловав мать, вновь пожал Роберту руку. Но отказался взять дитя на руки, дать девочке подержаться за палец, как-либо комментировать ее появление на свет и участвовать в выборе имени. Джейми, вначале полный восторга и желания подержать младенца, осыпавший ее маленькое личико поцелуями, в итоге последовал примеру старшего брата и стал заходить в детскую все реже и реже, кроме тех случаев, когда Лоренса не было дома. Дженетт, питая иллюзии, доказывала Роберту, что это иллюстрация того, как со временем и Лоренс привыкнет к существованию маленькой сестры.

— Мы не должны их торопить, любимый. Времени предостаточно.

Роберт сильно сомневался, но вслух ничего не говорил. Лоренс был священной территорией Дженетт. Он находился вне критики, даже вне сомнений.

— Мам, мам, ой, мам…

Барти скатилась со ступенек прямо в руки Сильвии. Сильвия крепко стиснула ее. Она, конечно, была рада видеть дочь, а может, просто не хотела, чтобы Барти заметила, что она плачет. Сильвия страшно скучала по дочери, все сильнее и сильнее. Каждый следующий визит — а Селия сдержала слово и раз в две недели отправляла Барти на машине в дом родителей — оказывался еще больнее, чем предыдущий. Иногда приезжала и Селия. И визиты эти превращались в настоящую пытку: когда наступало время возвращаться на Чейни-уок, Барти начинала пищать, впивалась в мать, и приходилось отдирать ее силой. Сильвия видела, что это сердит Селию, хотя та и сдерживалась.

— Ну же, Барти, — приговаривала Сильвия, поглаживая девочку по затылку, в то время как Барти зарывалась лицом в плечо матери, — ну же, Барти, ты не должна так себя вести. Это некрасиво по отношению к маме. У мамы столько дел и хлопот, и для нее большая поддержка знать, что о тебе заботятся, что ты счастлива.

Барти, ясное дело, не могла этого понять, но сама-то Сильвия понимала и оттого чувствовала себя дурной и неблагодарной. Конечно, для Барти так лучше, достаточно было взглянуть на нее: она поправилась, личико стало румяным, волосы отливали шелком и были тщательно расчесаны, вместо ветхой, изношенной одежды и стоптанных башмаков на ней был передник с кружевом и красивые кожаные туфельки. И на Чейни-уок никто ее не бил, никто на нее не кричал. Девочка стала частью привилегированного меньшинства — безмятежного, защищенного, отгороженного коконом денег от реального мира. Чего же еще желать? А если Сильвия скучала по ней и мечтала, чтобы дочь вернулась и вновь лопотала здесь, бедокурила, выдиралась из высокого стула, воевала с ножкой стола, хихикала, когда ее дразнили братья, и резким хриплым голоском призывала маму, папу, Марджи и Билли, то значит, что с ней, Сильвией, не все в порядке. Не стоит даже думать об этом. Барти повезло больше всех детей в Лондоне, в Англии, а может, и во всем мире. Она избежала нищеты и грубого обращения, и было бы преступлением возвращать ее обратно. Конечно, когда-нибудь она вернется. Да, вернется. Сильвия непрестанно твердила об этом Барти. Когда дела пойдут лучше, когда отец найдет постоянную работу — сейчас он работает поденщиком, — когда поутихнет его буйство, когда последняя малышка — маленькая Мэри — такая милая, но очень требовательная и шумная, все плачет и плачет — станет постарше… Вот тогда Барти сможет вернуться домой. Но до тех пор она должна оставаться у Литтонов. Ей повезло, что она там. Здорово повезло.

— Уйди! — прозвенел в дневной детской тоненький повелительный голос Адели. Она сильно толкнула Барти. — Моя кукла. Моя!

Барти удержалась на ногах. Ей вовсе не нужна была кукла — у нее были свои собственные. Полно. Тетя Селия, как Сильвия велела Барти называть ее, часто покупала ей игрушки: у нее были куклы, мишки, кроватка для кукол — столько же, сколько у близнецов. Почти… На Рождество — а Барти первый день Рождества провела у родителей, хотя второй уже не получилось: мама сказала, что неважно себя чувствует, да и папа тоже — близнецы и Джайлз получили подарки от всех: от своих дедушки и бабушки, от дядей и тетей, даже от Нэнни, а Барти — только от тети Селии и Уола. Она любила Уола, он такой добрый и мягкий, и у него всегда было для нее больше времени, чем у тети Селии: он часто приходил в детскую и играл с ними со всеми.