Самое шкловское - Виктор Шкловский

Во втором случае сюжетное столкновение образовано из убеждения героя в том, что он болен, и из правильного определения состояния его здоровья. В третьем случае — незаконнорожденный не знает своего отца. Он видит отца, но не испытывает к нему никакого чувства; значит получается неимение отца, незнание отца; потом он узнает отца, но отец ему как будто бы не нужен. И в конце сюжетной темы мы видим внезапное изменение смысла всего отрывка: ощущение родственной связи с отцом[102].

‹…›

Мало придумать сюжетную схему, нужно сообразить сотни возможностей осуществления этого сюжета и из этой сотни выбрать одну. Об этом громадном количестве комбинаций, от которых все время приходится отказываться во имя одной, постоянно пишет в своих письмах Толстой.

Достоевский, вечно стесненный в деньгах, постоянно писавший за долги, стенографировавший свои романы, до стенограммы подготавливал подробнейшие конспекты сцен романов.

И точно так же прикидывал: а что если бы не Шатов дал пощечину Ставрогину, а Ставрогин Шатову? Начинается длинный ряд продуманных комбинаций, в корне изменяющих роман.

Любопытно проследить, как изменилась в осуществлении сюжетная заготовка Диккенса.

Очень часто она использована не до конца. Не исчерпана. Дело в том, что Диккенс писал очень сложные романы с несколькими параллельными (идущими одна вдоль другой) сюжетными линиями. Поэтому ему нужны были завязки и развязки для каждой отдельной части романа. Приходилось одни сюжетные задания выполнять, другие только намечать или превращать в эпизоды. Возьмем, например, запись:

Это осуществлено в романе «Крошка Доррит», но не использовано неузнавание больной изменившегося города. Во всем положении понадобился в конце концов только внезапный уход больной из дома, который потом рушится.

Основное задание романа о «Двух городах» записано так:

Первая заметка использована для разрешения конфликта романа. Вначале упоминается сходство двух героев, в конце один из них подменяет другого на гильотине. Без этой заготовки роман не имел бы обрамляющей новеллы. Вторая заметка указывает на основной прием расположения материала романа: на параллелизм. В третьей записи мы находим: «Написать рассказ в двух периодах с промежутком времени между ними, как во французских драмах». За этим следует список, обозначенный: «Заглавия для такого рассказа». Вот этот список:

«Листья в лесу», «Упавшие листья», «Великое колесо», «Кругом и вокруг», «Старые листья», «Давным-давно», «Двадцать пять лет», «Годы и годы», «Годы несутся», «День за днем», «Срубленные деревья», «Мэмори Картон», «Камни несутся», «Увядшие листья», «Два поколения».

Любопытно отметить, что все эти «листья» и «годы» содержат в себе только одно имя «Мэмори Картон», которое является как бы связующим звеном между первой мыслью об этом романе и самопожертвованием Саднея[103].

Как видите, здесь понятия «листья», «время» (его движение) использованы до конца и испробованы все их комбинации, все возможности.

Просмотрите «Два города» и «Наш взаимный друг» Диккенса с точки зрения использования автором первоначального задания. Вот часть заготовок для «Нашего взаимного друга».

Первую мысль об этом рассказе можно легко узнать в Заметке: «Найден утонувшим. Записка на берегу реки». Это подчеркнуто и помечено: «Выполнено в „Нашем общем“».

Многие эти заметки относятся к комедийным элементам того же рассказа, и в них читатель Диккенса может узнать многих старых знакомых.

Часто в материале записи писателя нельзя установить, имеем ли мы дело с записью будущего сюжета или просто «с бытовой деталью».

Всякая «бытовая» деталь, которая вскрывает какое-то противоречие в вещи, может быть развернута в сюжет.

Возьмем чеховские записи. Выбираю из «книжки» их по случайному признаку: записи о важных чиновниках.

I. Статский советник, почтенный человек, вдруг оказалось, что он тайно содержит дом терпимости.

II. Статский советник, после его смерти оказывается, он ходил в театр лаять собакой, чтобы получить 1 р. Был беден.

III. Он живет с горничной, которая робко величает его «Ваше высокоблагородие».

Первый случай довольно элементарен — статский советник оказывается темным дельцом. Второй случай представляет собой разрыв между чином и занятием, а третий — между положением любовников и способом их называть друг друга.

Эти примеры показывают нам, что работа писателя над всем произведением едина по своим приемам.

Эта громадная работа, проведенная писателями, учит нас прежде всего следующему: мы не должны думать, что мы талантливее гениальных писателей старого времени.

Льву Николаевичу Толстому нужно было 8 раз переделывать «Войну и мир».