Александр II - Анри Труайя

Александр хотел бы завоевать симпатии и другой англосаксонской страны, Великобритании, но ее враждебное отношение к России, казалось, уже стало традицией. Две державы соперничали на Ближнем Востоке. Быстрое продвижение царской армии в Средней Азии очень беспокоило британское правительство. В каком бы направлении ни стремился Александр распространить свою гегемонию, он неизменно наталкивался на противодействие дипломатов королевы Виктории. Тем не менее в 1871 году появилась надежда на потепление отношений между двумя народами. Дочь царя, великая княгиня Мария, и младший сын королевы Виктории, герцог Эдинбургский, встретились у своих общих родственников в Гессене и полюбили друг друга. Вопреки колебаниям Виктории, не очень-то желавшей принимать русскую царевну в свою семью, 11 января (23 января согласно григорианскому календарю) 1874 года в Зимнем дворце состоялась пышная свадьба. Праздничная программа предусматривала три придворных бала, ужины на три тысячи персон, оперу «Ромео и Джульетта» с Аделиной Патти в главной роли, охоту на медведя, катание на коньках и путешествие в Москву. Через несколько месяцев Александр сам отправился в Лондон. Его там встречали с той же пышностью и с тем же показным доброжелательством. На обеде, данном в его честь лордом-мэром, он произнес речь, в которой благодарил англичан за теплый прием, оказанный его дочери, и выражал надежду, что этот брак послужит укреплению связей между двумя великими народами, гарантами мира во всем мире. Но за этими проникновенными словами скрывалось крайнее замешательство. Читая газеты, он ощущал, что английское общественное мнение по отношению к России оставалось недоброжелательным. Впрочем, во главе консерваторов, получивших большинство на последних выборах, стоял Дизраэли, самый отъявленный английский империалист. Ну разве это не абсурд, что королева, заложница конституционного режима, должна считаться с мнением парламента? Не придется ли когда-нибудь и царю прислушиваться к голосу народных представителей? В детстве он об этом мечтал, но теперь не был уверен, что ему этого все еще хочется.

Как Александр и предвидел, Парижский договор 1856 года не стал подлинным решением «восточного вопроса». Да, за годы, последовавшие за его подписанием, не было крупных военных конфликтов. Даже восстание на Крите в 1867 году не особенно встревожило правительства европейских стран. Однако, несмотря на все официальные соглашения, Россия не могла отказаться защищать православных подданных Оттоманской империи. Российские дипломаты то и дело подавали султану протесты по поводу бесчинств, творимых в населенных славянами провинциях Турции. Это чрезвычайно раздражало турок, которых поддерживали англичане, опасавшиеся российской конкуренции, с которой они уже столкнулись в Средней Азии. В 1875 году ситуация на Балканах резко обострилась вследствие восстаний в Боснии и Герцеговине, а затем в Болгарии. В дополнение к регулярным войскам Турция ввела туда нерегулярные части, сформированные из головорезов, «башибузуков». Те устроили массовую резню славян, что вызвало негодование не только русских, но даже англичан. Все великие державы предпринимали попытки прекратить бесчинства на Балканах. Тем не менее Англия продолжала тайком оказывать поддержку султану. Дизраэли открыто критиковал «политиков, которые, руководствуясь самыми гуманными чувствами, мешают правительству защищать жизненно важные интересы Великобритании». Международная напряженность в подобных обстоятельствах не могла не возрасти. В знак солидарности с братьями-славянами Черногория и Сербия объявили Турции войну.

Сербской армией командовал русский генерал Черняев, покоритель Ташкента. Вторгшись в Турцию, он не сумел прорвать оборонительные линии неприятеля, отошел к границам и закрепился перед городом Алексинац, являвшимся ключом к долине Моравы. 31 октября 1876 года Алексинац пал, турки проникли на сербскую территорию, путь на Белград был открыт. Александр, находившийся в этот момент в Ливадии, в Крыму, направил в Стамбул ультиматум с требованием согласиться на заключение перемирия в течение сорока восьми часов. Султан уступил. Сербия была спасена. Царь дал английскому послу слово чести, что не собирается захватывать Константинополь и в случае необходимости ограничится оккупацией Болгарии.

Такая сдержанность резко контрастировала с патриотической лихорадкой, охватившей Россию. По всей стране создавались «славянские комитеты», которые занимались пропагандой и собирали денежные средства для повстанцев. Многие уезжали, чтобы вступить добровольцами в сербскую армию. В прессе Аксаковы, Катков, Достоевский и сотни других известных людей настаивали на неотложности православного крестового похода. Во всех слоях общества – среди дворян и крестьян, интеллигенции и купечества – кипели бурные страсти. Всюду только и слышались разговоры о покорении Константинополя, о превращении Святой Софии в православный храм, о миссии русского народа. Аксаков пишет: «История Россия – святая история. Ее следует читать, как жития святых».

Никогда со времен польского восстания 1863 года, когда страну захлестнула волна патриотизма, Александр не отмечал вокруг себя такого единодушия, такого порыва национальной религиозности.

Будучи от природы миролюбивым человеком, он боялся, как бы война не расшатала основы нового административного и социального порядка, который он с таким трудом создал. Он заявил представителям дворянства и городского собрания Москвы: «Я знаю, что за мной весь наш народ, и вместе с ним сострадаю нашим братьям по крови и вере. Но для меня превыше всего интересы России, и мне не хотелось бы, чтобы проливалась русская кровь… Я желаю заключить общее соглашение, но если мы не получим необходимых гарантий, мне придется действовать в одиночку. Я убежден, что в этом случае вся Россия откликнется на мой призыв».

На самом же деле Александра терзали воспоминания о его отце, Николае I, который во время злополучной Крымской войны оказался один на один с объединившейся против России Европы. Кошмар турецкой западни преследовал его по ночам. Он говорил о своих страхах с министрами со слезами на глазах. Через свою дочь, теперь Алису Гессенскую, он передал королеве Виктории: «Мы не можем, мы не хотим ссориться с Англией. С нашей стороны было бы безумием думать о Константинополе и об Индии». В надежде оказать давление на Турцию, он добился созыва конференции послов в Константинополе. Эта конференция, собравшаяся в начале 1877 года, потребовала от султана положить конец зверствам, чинимым его войсками, и незамедлительно провести реформы в славянских провинциях. Переговоры зашли в тупик. Англия вела двойную игру. Александр обвинил Эллиота, британского посла в Константинополе, в том, что он «больший турок, чем сами турки». Он убедился, что Дизраэли пытается превратить решение «восточного вопроса» в дуэль между Россией и Англией и мечтает о том, чтобы Турция нанесла России поражение, еще более страшное, чем поражение в Крымской войне. «Мы искренне желаем реального улучшения положения христиан, в то время как другие удовлетворяются ничего не значащими обещаниями Порты» – пишет он своему сыну Владимиру.

В конце прошедшего года в России уже была проведена частичная мобилизация. Согласно секретной информации, полученной султаном, русские не были в достаточной степени подготовлены к войне. Все говорило за то, что при первом же столкновении колосс на глиняных ногах должен рухнуть. Так что же тогда церемониться? 31 марта 1877 года в Лондоне был подписан протокол, представлявший собой не более чем резюме предыдущих переговоров. Поддерживаемая английской дипломатией, Порта отвергла его, как унижающий ее достоинство. В этот момент Александр находился в Кишиневе, в ставке своей армии. Он пишет Екатерине: «Я с удовлетворением отмечаю, что все меры приняты для того, чтобы войска двинулись вперед, когда последует приказ. Да поможет нам Господь, и да благословит наше оружие! Я знаю, никто лучше тебя не понимает, что сейчас творится в моей душе. Мне так хотелось избежать этой войны».