Византийская принцесса - Елена Хаецкая

Герцог Македонский восседал в своем шатре и с недовольным видом рассматривал свои ладони: он желал бы не только вымыть, но и надушить их, однако в спешке позабыл в Пелидасе шкатулку с ароматными эссенциями.

— Что нужно от меня севастократору? — фыркнул герцог Македонский. — Меня с души воротит, когда я думаю об этом выскочке! Странно, что другие сеньоры Греческой империи приняли его так хорошо — должно быть, он подкупил их или как-нибудь запугал. Но я достаточно богат, достаточно знатен и не испытываю страха перед иноземцами, так что против меня он в любом случае будет бессилен.

Граф де Сен-Жорди вошел к герцогу и, стоя на пороге, заговорил так:

— Полагаю, наше появление вас удивляет?

— Да, — отрывисто бросил герцог Македонский. — Удивляет, и очень сильно. Что вам нужно? Если у вас закончилось продовольствие, то здесь его клянчить бесполезно; впрочем, говорят, что французы большие мастаки жарить лягушек. Поищите на берегу реки, там их много водится.

— Меня прислали к вам севастократор и все славные графы и маркизы нашего воинства, — продолжал Сен-Жорди невозмутимо, хотя в душе у него все начало закипать.

— Так что вам угодно, попрошайка? — презрительно осведомился герцог.

— Соблаговолите поделиться трофеями, которые вы взяли под Пелидасом! — потребовал граф де Сен-Жорди. — Ведь это мы разбили турок, а потом гнались за ними, чтобы снять осаду с города! Если бы мы не стали преследовать неприятеля, у нас нашлось бы время забрать то, что причитается нам по праву победителя. Но мы не остановились и продолжили битву, а вы воспользовались этим. И если мы пренебрегли деньгами и сокровищами ради общего дела свободы, то уж вы-то не упустили случая!

— Да, — не стал отпираться герцог Македонский, — именно так. Но я не отдам того, что считаю моим, так и передайте этому вашему севастократору. Пусть лучше убирается восвояси, не то я его поймаю, схвачу за шею, суну его голову в реку и заставлю выпить всю воду, что течет по руслу!

Герцог Македонский не забыл, как его попрекнули «бычьим пойлом», и попробовал отыграться, но граф де Сен-Жорди не понял потаенного смысла этой угрозы и только пожал плечами.

— Я ведь не герольд, так что не трудитесь тратить на меня свое красноречие. Мы же с вами не первый год знакомы. Что нам севастократор? Этот юноша — чужак в нашей стране; он старается ради императора, и, видит Бог, у него неплохо получается! Но в наших отношениях ему вовек не разобраться. Разговаривая с ним, можете сыпать угрозами или лицемерить, как вам будет угодно; однако со мной этого лучше не делать. Я-то хорошо знаю, чего вы стоите! Каждый раз, как вы принимаетесь лгать или хвастаться, у меня начинают болеть уши!

Герцог Македонский задумчиво потянул себя за мочку уха и посмотрел на своего собеседника так, словно тот сообщил ему нечто новое.

— А теперь послушайте меня, — протянул герцог Македонский, — мне противно видеть, как вы поете с чужого голоса. Все эти разговоры о справедливом дележе исходят от севастократора. Убирайтесь отсюда, пока я не передумал и не учинил над вами какого-нибудь насилия.

— Так вы не отдадите трофеи?

— Нет! — приподнявшись, выкрикнул герцог Македонский. — Один раз я уже ответил, но если вам одного раза недостаточно, повторю и во второй. Мне не угодно делиться с вами, и я требую, чтобы вы ушли.

Граф де Сен-Жорди вышел из шатра без поклона и не прибавив больше ни слова. Он уселся на коня и во весь опор помчался обратно.

Разумеется, герцог Македонский мог, глядя на его бегство, тешить себя мыслью о том, что граф де Сен-Жорди испугался его угроз, но на самом деле граф впал в такую ярость, что просто не в силах был дольше оставаться на месте или ехать медленно. Он ворвался в лагерь, спрыгнул на землю и бросился в шатер для советов. Там он нашел звонаря и приказал тому звонить в колокол:

— Звони хорошенько и тяни за веревку изо всех сил, чтобы слышно было на всю округу!

Звонарь так и поступил. От тяжести поднятого им звона воздух кругом загустел, и Сверчку пришлось разрезать его ножом, чтобы вернуться от ручья к шатру своего господина (ибо он спешил); прочие же сеньоры попросту дождались, пока колокол замолчит.

Чтобы узнать вести, принесенные графом де Сен-Жорди, явились все, а последним пришел севастократор. Кое-что ему уже рассказал Сверчок, но далеко не все. Тирант уселся на свое обычное место, странно тихий, и уставился в одну точку.

Видя, что сеньоры готовы слушать, граф де Сен-Жорди наконец дал волю своему гневу и заговорил, да так, что слюна вскипела у него в углах рта:

— Герцог Македонский оскорбил нас! Мало того что он не желает делиться, так он еще и назвал нас побирушками. Он трус и мародер, из-за которого Пелидас попал в такую тяжелую осаду!.. А теперь он воспользовался плодами нашей победы и, пока мы гнали врага, забрал себе всю добычу. И на наше вполне законное требование отдать нам часть ответил решительным и даже грубым отказом.

Слова эти вызвали законный гнев сеньоров. Они вскакивали с мест и восклицали в сильном возмущении:

— Такое злодейство нельзя оставлять безнаказанным! По коням! Вооружимся, ворвемся в его лагерь и проучим его как следует!

Кругом зашумели, зашевелились, и многие двинулись к выходу из шатра, чтобы скорее вооружиться и сесть на коней.

— Стойте! — крикнул вдруг севастократор. Он встал и огляделся по сторонам, как будто только что очнулся от забытья и сильно удивлен увиденным. — Остановитесь, сеньоры! Не вздумайте седлать коней!

Греческие властители настолько привыкли слышать его голос на поле боя и во время советов, что невольно замерли на месте и повернулись на оклик.

Севастократор встал перед ними, загораживая им путь. Шлема на голове Тиранта не было, поэтому все хорошо видели его лицо. От усталости и недосыпания оно как будто светилось, а зрачки, чрезмерно черные, плясали в пустой белизне глаз и больно, до крови, кололи всякого, на ком задерживались.

— Нет! — повторил Тирант. — Умоляю вас, не совершайте ужасной оплошности!

— Что? — закричали сеньоры, обступив его и толкая. — В чем дело? Почему нам нельзя выйти? Мы желаем немедленно ехать к герцогу Македонскому и требовать от него нашей доли!

— Турки у нас под боком, а мы передеремся? — крикнул Тирант. — Какой позор! Нет!

— Пропустите, мой господин, пропустите меня! — сердито напирал на него граф де Сен-Жорди.

И остальные сеньоры также рвались к выходу.

Не отвечая им больше ни слова, севастократор медленно развел руки в стороны, словно предлагая тем, кто непременно желает выйти, сперва пронзить его мечом, а затем переступить через бездыханное тело. Он смотрел на них так, словно и впрямь уже умер. Губы Тиранта шевельнулись: он хотел сказать «нет», но проглотил собственный голос.

— Одумайтесь, севастократор, вы требуете от нас смириться с бесчестьем! — сказал граф де Сен-Жорди уже поспокойнее.