Новая Луна - Йен Макдональд

— Ничего столь тенденциозного. Мы просто смоделировали Пять Драконов. Вы главные творцы экономического и политического общества Луны. Вы показали себя важной фигурой в семье Корта. Важной фигурой!

— Но бу-хвэджан у нас Рафа.

— А Лукас — сила позади трона. Вы же знаете, он планирует захватить компанию. Ваши мальчики талантливы, но предсказуемы.

— И вы предсказали мою непредсказуемость. — Ариэль выпускает еще одну струю пара. Без усилий, хладнокровно. Внутри у нее все искрится от бдительности.

— Три Августейших были единодушны. Три Августейших никогда не проявляют единодушия. Скажу откровенно, Ариэль. Мы желаем сделать ставку на ваш потенциал.

— Вы говорите не про «Уитэкр Годдард».

— Я говорю о некоем движении, о призраке, о философии, об отклонении.

— Если вы намекаете на борьбу добра со злом, разговор окончен. — Но маленькое нейтро привлекло ее внимание. Любопытство и тщеславие всегда находят общий язык.

— Твоя мать построила Луну. — Голос судьи Риеко. Ариэль и не заметила, как та вернулась в вестибюль. — Но политическое наследие КРЛ и Пяти Драконов в общем и целом представляет собой феодализм. Великие дома и монархия, распределяющие территории и привилегии, монополизирующие водное, кислородное и углеродное довольствие. Вассалы и сервы в кабале у своих корпораций-спонсоров. Как в Японии времен сегуната или в средневековой Франции.

Риеко садится рядом с Видьей Рао. Ариэль начинает чувствовать себя мишенью.

— Три Августейших согласны с тем, что модель недолговечна, — говорит Видья Рао. — Пять Драконов достигли пика своей мощи — в прошлом квартале прибыль от торговли деривативами превысила прибыль Пяти Драконов, и так уже третий квартал подряд. Финансовые предприятия вроде «Уитэкр Годдард» находятся на подъеме.

Ариэль глядит Видье Рао в глаза, пока э не отворачивается. Презрение Корта.

— Женщина в Гамбурге подключает машину к зарядному пункту на улице, девушка в Аккре заряжает чип своего фамильяра от школьной сенсорной панели, мальчик в Хошимине играет на диджейском оборудовании, мужчина в Лос-Анджелесе садится на поезд-экспресс до Сан-Франциско; все они пользуются гелием Корта.

— Красноречиво, сеньора.

— По-португальски звучит еще красноречивее.

— Уверено. Факт есть факт, будущее принадлежит финансам. Наша экономика бедна ресурсами и богата энергией. Очевидно, что наше будущее связано с невесомыми, цифровыми товарами.

— Невесомые товары становятся до странности тяжелыми, когда обрушиваются тебе на голову. Или Пять Крахов вас ничему не научили?

— Три Августейших…

— Мы представляем движение за независимость, — встревает Нагаи Риеко.

— Ну еще бы, — говорит Ариэль Корта с кошачьей улыбкой и медленно затягивается своим блестящим вейпером.

— У нас есть собственный павильон. Лунарианское общество.

— Опять болтовня.

— Лучше слова, чем клинки.

— И вам нужна я.

— Лунарианское общество опирается на всех Пятерых Драконов и все уровни общества.

— Мы куда демократичнее «Белого Зайца», — мимоходом замечает Видья Рао.

— Я же Корта. Мы не играем в демократию.

Видья Рао не в силах скрыть гримасу отвращения. Нагаи Риеко улыбается.

— Вы хотите пригласить меня вступить в ваше общество, — говорит Ариэль.

Видья Рао откидывается на спинку стула с искренним удивлением на лице.

— Дорогая моя сеньора Корта, мы не собираемся вас приглашать. Мы хотим вас купить.

Обзаведшись постелью и наличкой в кошельке, Лукасинью врывается в круговорот вечеринок. Молодому Корте легче легкого отыскать вечеринку. Он следует по цепи от знакомого к знакомому до квартиры Сяотин Сунь на Тридцатом, в хабе Водолея. Репутация бежит впереди него. Ты удрал от отца? То есть ни сети, ни углерода, ни единого битси? А где ночуешь?

У Коджо Асамоа. Пока он отращивает новый палец на ноге. Я спас ему жизнь. Но они переходят прямиком к следующему вопросу: «Что это на тебе надето?»

Сяотин Сунь наняла Баньяну Рамилепи, нового наркодиджея. Она смешивает и печатает разные виды кайфа, настроения и любви, превращая их в сок для батареи вейперов. Лукасинью дрейфует по вечеринке, эффектный в своем обтягивающем розовом наряде, впитывает эмпатию, религиозный восторг, удовольствие, которое лучше любого секса, эйфорию, золотую меланхолию. На двадцать минут он сильно-сильно влюбляется в невысокую широкобедрую серьезную девушку из Будиньо. Она ангел, богиня, его божественная любовь, он бы каждый день просто сидел и глядел на нее, сидел и глядел. Потом химия распадается, превращается в ничто, они сидят и пялятся друг на друга, и он капает новый сок в свой вейпер. К исходу вечера парень и девушка маркерами рисуют на его скаф-трико существ родом из галлюцинаций.

Никто не возвращается с ним в квартиру Коджо.

На вечеринке следующим вечером в квадре Ориона обнаруживаются две девушки в скаф-трико, неоново-зеленом и светоотражающем оранжевом. Лукасинью все еще пытается вспомнить, была ли одна из них на вечеринке у Сунь, когда перед ним появляется девушка с блондинистой шапкой коротких кудрей и спрашивает: «Можно взглянуть на деньги?»

Он достает банкноты и разворачивает веером, точно уличный фокусник.

А это битси?

Пять, десять, двадцать, пятьдесят, сотня.

Собирается толпа, банкноты переходят из рук в руки, их ощупывают, ими хрустят.

А если я ее просто заберу?

А если порву на две части?

А если подожгу?

«Получатся мертвые деньги, — говорит Лукасинью. — Эти штуки не застрахованы».

Парень берет банкноту в пять битси и что-то пишет на ней карандашом. Он один из тех мосус, которые чуть-чуть высовывают язык от сосредоточенности. Не привык писать.

А если так?

Он поменял «пять» на «пять миллионов».

«Никакой разницы», — говорит Лукасинью. Парень оставил еще одно послание, написанное вдоль края таким плохим почерком, что Лукасинью с трудом может прочитать. Место в квадре Антареса и время.

Квадра Антареса отстает от Ориона на восемь часов, так что Лукасинью едва хватает времени, чтобы запихать скаф-трико в стирку, чуть вздремнуть, принять душ и заказать немного углерода за наличку, прежде чем он оказывается на верхотуре Западного 97-го, в закатной темноте, и вокруг него проносятся ездоки на светящихся байках. Подъем долгий, потому что лифты и фуникулеры не принимают бумажные деньги. Он оказывается на импровизированной гоночной трассе; это пятикилометровая гонка на байках по крутому городскому маршруту. Зигзаги по эстакадам и лестничным пролетам. Впечатляющие прыжки, траектория которых пролегает высокой дугой над крышами, упираясь в узкие переулки; и дальше, дальше, поворачивая за «шпильки»[23], ускоряясь на эстакадах, чтобы снова взлететь. Дальше и дальше, мчась во тьме на полной скорости, ориентируясь по линзам ночного видения и светящимся стрелкам, нарисованным на стенах, по фонарям Западного Антареса, свистя, чтобы предостеречь пешеходов и тех, кто гуляет по ночам. Девичья рука хватает Лукасинью и затягивает в дверной проем, когда свистки раздаются из ниоткуда, и два байка проносятся мимо, оставляя на его сетчатке светящиеся послеобразы.