Записки из чемодана. Тайные дневники первого председателя КГБ, найденные через 25 лет после его смерти - Иван Серов

Читал оперсводку Генерального Штаба, было видно, что дело обстоит не так. Сообщения радио таковы: «Германские регулярные войска в течение 22 июня вели бои с погранчастями и Красной Армией, имея незначительный успех на отдельных направлениях».

И далее: «Во второй половине дня с подходом полевых частей Красной Армии атаки немецких войск на преобладающем протяжении нашей границы отбиты с потерями для противника». И тут, к сожалению, нельзя было сказать правду, так как немцы уже заняли ряд наших городов — Львов, Брест и др., и быстро двигались, шагая по нашей земле.

К концу дня я узнал, что посла Шуленбурга Молотов вызвал в МИД в 5 ч. 30 мин. утра, т. е. когда уже повсеместно велись военные действия, и посол объявил о состоянии войны с СССР.

Членов посольства мы интернировали, выставив охрану…

Мы сразу же, то есть с 21 июня, переселились на жительство в министерство, и больше я дома не был. Семью вместе со всеми отправили в Куйбышев.

27 июня, уже на пятый день войны, Москва перешла на военное положение. Еще накануне нарком госбезопасности Меркулов привел «весь оперативно-чекистский аппарат НКГБ-УНКГБ» в мобилизационную готовность[74].

Как один из руководителей Лубянского ведомства, Серов в полной мере испытал эту «мобилизацию» на себе. Он неделями не появляется дома, ночуя в кабинете или мотаясь по командировкам.

С первых же дней Серову поручают наиболее сложные, трудновыполнимые, а порой и беспредельные задачи. Неслучайно, когда 20 июля НКГБ и НКВД вновь сливаются в единый наркомат, руководимый Берией (он же — зампред Совнаркома и член ГКО), Серов остается его заместителем.

Зам. наркома Серов руководит войсками и Главным управлением тыла НКВД, налаживая охрану тылов. Он — один из отцов-основателей Центрального штаба партизанского движения, идеолог создания истребительных отрядов.

По указанию ГКО Серов регулярно вылетает из Москвы для выполнения спецзаданий: в Ленинград, на Донбасс, в Куйбышев. Впрочем, в его послужном списке есть и малопривлекательные страницы. Именно Серову была поручена первая в истории войны массовая депортация народов: в августе 1941 — го он руководит выселением в Казахстан немцев Поволжья.

Тем временем линия фронта все ближе подходит к столице. 13 октября, в самый напряженный момент, Серова назначают начальником Охраны НКВД Московской зоны. В его обязанности входит «наведение жесткого порядка на тыловых участках». Теперь он почти постоянно находится на передовой.

В случае сдачи Москвы Серов должен был остаться здесь нелегальным резидентом НКВД. По решению ГКО и лично Сталина, именно он возглавил особую группу («пятерку») для «проведения специальных мероприятий по предприятиям Москвы и Московской области»: организации взрывов и поджогов более 1,1 тысячи столичных предприятий, которые не должны были достаться врагу.

Как видно, Сталин доверял Серову и считал его человеком эффективным (неэффективным столько задач не поручают; едут на том, кто везет). В записях упоминается о семи его встречах со Сталиным с июня по декабрь 1941 года. Далеко не всякий маршал или нарком мог похвастаться таким вниманием со стороны вождя.

Впрочем, у этого внимания имелась и обратная сторона: достаточно было хоть раз сплоховать, чтобы впасть В немилость…

Как говаривал сам Сталин, «у чекиста есть только два пути — на выдвижение или в тюрьму»[75].

22 июня днем В. М. Молотов выступил по радио от Советского правительства с призывом к народу отстоять Родину от злодейского нападения фашистских захватчиков…

Мне это все понравилось, все сказано хорошо и правильно.

Затем были объявлены указы Президиума Верховного Совета СССР о военном положении в стране и о мобилизации родившихся с 1905 по 1918 год.

В тот же день Италия объявила войну СССР. В общем, «нежданно» на нас обрушилась беда, я нарочно сказал в кавычках «нежданно», так как мне в глаза так и лезли эти противные лица немцев-летчиков, которых я в марте 1941 года в Киеве допрашивал, когда их задержали в районе Луцка после вынужденной посадки…

И вот теперь эти подлецы на нас напали, а мы поверили в договор о дружбе.

Настроение ужасное, особенно когда приходится встречаться с этими деятелями, как Кобулов, Абакумов, так тошно становится. Они только бродят по кабинетам от одного к другому, охают и не знают, чем заняться.

Мне кажется, что если бы их прямо коснулось дело — организовать оборону или встать грудью на защиту Родины, так они разбежались бы, как крысы с тонущего корабля.

Я не выдержал такой обстановки и позвонил Щаденко Е. А. и сказал, что при первой возможности прошу доложить хозяину мою просьбу отправить на любую должность в действующую армию. Щаденко подумал и ответил, что он кадрами НКГБ не распоряжается. Лучше об этом сказать при случае самому.

В тот же день об этом желании я сказал и Меркулову, который сказал, что не советует обращаться к т. Сталину по этому вопросу, так как он сочтет, что ты уходишь от трудностей, которые предстоят органам госбезопасности во время войны. Я на это ему сказал: «На фронте все-таки трудней, чем в органах».

Вижу, что никто не хочет этим заниматься. Придется самому сказать. Позвал адъютанта и приказал выписать со склада ящик гранат, маузер и патронов и в тот же день выехал по шоссе Энтузиастов за поселок, где жил, будучи слушателем Академии, и в ближайшем лесу занялся тренировкой в стрельбе и метанием гранат. Гранаты бросал в ручей, чтобы не так сильны были взрывы.

Затем вызвал начальника Московского УНКГБ[76] и начальников отделов и дал задание выяснить и доложить, какими силами вместе с НКВД и войсками мы в Москве располагаем, сколько и какого имеем оружия, что надо, чтобы всех вооружить, если потребуется…

А события развивались с головокружительной быстротой. Вторжение немцев для большинства нашего народа явилось полной неожиданностью.

Внезапность нападения немцев поставила в тяжелое положение наши войска, расположенные на западных границах. Они, несмотря на самоотверженное сопротивление, не были обстреляны и не подготовлены к ведению войны в условиях окружения и произошедшего замешательства, вызванного внезапным нападением. Многие части Красной Армии сражались до последнего патрона, но организованного сопротивления крупными силами не было.