Бумажные призраки - Джулия Хиберлин

Богатое воображение плюс безутешное горе – и вот результат. Вполне возможно, никаких близняшек под лестницей и не было вовсе. Уже тогда я решила ничего не говорить родителям про то, каким странно знакомым кажется мне харизматичное лицо Карла Фельдмана на обложке.

Мама предложила записать меня к психотерапевту. Выдержав десять сеансов, я раз и навсегда заткнулась о Карле и близняшках. Именно в ту пору я начала вести себя как сестра – при необходимости лгать и получать от этого удовольствие.

Я чувствовала себя разбитой, надломленной, как луч света, прошедший сквозь янтарный стакан в руках мамы и брызнувший на стену. Я обещала себе, что буду настойчивее интересоваться тайнами своих дочерей, если у меня вообще когда-нибудь будут дети.

Шкаф я вычистила. Карл стал моим подозреваемым № 1. Разумеется, я пыталась его искать, но семнадцатилетний подросток весьма ограничен в ресурсах.

Когда поиски зашли в тупик, я решила сначала исключить все остальные варианты. Нашла двух прежних хозяев дома. Первые умерли в семидесятых, практически в один день – за двадцать лет до того, как мы купили дом.

Второй хозяйкой стала миссис Зито, вдова итальянского эмигранта. Именно она продала нам дом, снабдив всю технику и шкафчики подробными инструкциями, а сама переехала в дом престарелых неподалеку. Сперва я нашла ее сына по имени Никсон (оно значилось на дверном косяке при входе в кухню, где миссис Зито отмечала его рост).

После переезда я замазала краской это имя. Мама настояла на ремонте – на кухне, по ее словам, пахло как на фабрике по производству лазаньи. Мне было немного совестно уничтожать имя и капельки томатного соуса на стене: я словно стирала историю чьей-то жизни. Имя мальчика я покрыла тончайшим слоем краски, чтобы при желании можно было его разглядеть.

Сколько на свете Никсонов Зито?

Как выяснилось, один.

Карл резко встал и ушел с балкона, а я еще долго сидела на его шезлонге, глядя, как Хьюстон погружается в сон и просыпаются звезды.

Когда я вернулась в номер, Карл не проявил ни малейшей готовности разглядывать пасьянс из моих фотографий, показывать язык (в доказательство того, что все таблетки проглочены) и обсуждать сверхъестественные способности моей сестры.

Все вернулось на круги своя: Карл сидит по одну сторону двери, а я лежу в кровати по другую – с его книжкой, засмотренной практически до дыр. Лет в восемнадцать у меня появился такой ритуал – каждый вечер перед сном разглядывать эту книгу. Видимо, в надежде отыскать на ее страницах все нужные ответы. Из-за двери доносится гиканье Стива Харви – марафон с просмотром «Семейной вражды» может длиться всю ночь напролет. Карл пока ничего не знает о запланированной на завтра встрече. Я велела ему встать и одеться к восьми утра, но он не спросил зачем.

Стопка из четырех подушек, на которые я прилегла, подозрительно мягкая: сколько гусей умерло, чтобы я могла прилечь? Портативный замок надежно закреплен под дверью – уродливый штрих в интерьере, создатели которого так упорно пытались меня успокоить.

Несколько минут назад я сняла с Барфли повязку – так было велено в инструкции из ветклиники – и сунула ему в рот лекарство. Дверь в гардеробную приоткрыта, оттуда доносятся его храп и сонное поросячье фырканье. Десять минут я наблюдала за его мерно поднимающимися и опадающими швами, пока не убедилась: он действительно спит, а не судорожно втягивает последние глотки воздуха перед смертью.

Я сижу в огромной растянутой папиной футболке, которая доходит мне до середины бедра. От пота его трудов и волнений она стала тонкая и мягкая – когда он умер, подстригая лужайку на августовском пекле, я попросила отдать мне только эту вещь. Я училась на первом курсе университета.

Раньше мне становилось плохо при мысли о том, что кто-то может носить вещи покойника или кататься по-собачьи в его постели, пытаясь уловить хотя бы намек на запах любимого человека. Я не понимала, почему в нашем шкафу до сих пор висят дедушкины темные костюмы и рубашки поло – ведь его похоронили пятнадцать лет назад.

Бабушка хранила за его парадными брюками свой гигантский «Электролюкс» и всякий раз, когда она просила достать из шкафа пылесос, сердце мое уходило в пятки. Для меня это было все равно что открыть небольшой домик с привидениями (и ароматизатором «Олд спайс»). А Рейчел говорила, что шкаф похож на гроб. Однако это не доставляло ей никаких неудобств в отличие от меня.

Потом я все поняла. Я садилась в наш темный шкаф и терлась щекой о подолы ее платьев. С наслаждением вдыхала запах пыли и ее духов с ноткой сладкого табака.

Помню, какой она бывала доброй. Когда я заболела ветрянкой, Рейчел каждый день караулила на улице грузовичок с мороженым, чтобы купить мне радужный фруктовый лед на палочке. Однажды она целое лето готовила меня к волейбольным соревнованиям. И распускала слухи о вредном мальчишке, который распускал слухи обо мне.

Я листаю фотографии одну за другой. Похоже, большую часть последних шести лет я провела в компании этих бумажных человечков. Корешок давно стал податлив и без малейшего сопротивления открывает развороты.

В который раз я останавливаюсь на «Девушке под дождем» и гадаю: она ли – промокший насквозь призрак Карла? Очередная жертва, которую он не в силах забыть… Снимок невероятно выразительный, сюрреалистичный. В комментарии Карл назвал свою элегантную модель Золушкой.

Мне хочется стать плоской и войти в фотографию, ощутить пощечины дождя, крикнуть девушке «Стой!». Спросить, жива ли она. Узнать, какое у нее лицо – красивое или обыкновенное? Торопится она домой или спасается бегством?

Переворачиваю еще две страницы. И вот я снова у себя в шкафу раздвигаю одежду… Близняшки. Две Мэри, как их назвал Карл.

Удар под дых. Смотреть на них всегда больно. Мне так и не удалось узнать настоящие имена девочек или отыскать их среди пропавших без вести. Остается лишь гадать.

Следующая фотография. Старинные качели, пустые, на ржавых цепях, с выломанными дощечками, похожими на гнилые зубы. Очередная заброшенная, мертвая вещь, которую Карл высокохудожественно вернул к жизни. На этих качелях когда-то сидели люди – парочки болтали и целовались, мечтатели мечтали, младенцы спали, друзья разговаривали. Высыхал на лбу пот, спадал жар.

Река жизни. Какое место в ней отведено девочкам-близняшкам? Рейчел? Мне?

Фотографии Карла без конца ведут со мной беседу, но говорят вовсе не то, что я хочу услышать.

Внезапно из соседней комнаты раздается такой громкий и резкий звук, что от испуга я отбрасываю книгу в сторону. Она ударяется о стену, корешок трескается, и книга разваливается надвое, словно ее разрубили топором. Наступает тишина.

Я уже бегу. Колени подгибаются, прохладный воздух проникает сквозь тонкую футболку. Из гардеробной доносится пронзительный скулеж Барфли. Интересно, кому досталось? Стиву Харви из телика, пухлому отражению Уолта в зеркале? Или же Карл поднес зажигалку к чему-то горючему и опасному…