Дом окон - Джон Лэнган

Так вот, я сидела в кресле напротив доктора Хокинс, которое было далеко не таким удобным, каким, казалось бы, должно быть кресло в кабинете психотерапевта, и вкратце пересказывала все то, что я тебе уже поведала. Мой муж считает, что сын, от которого он отрекся, пытается заговорить с ним из загробного мира. Плату она брала по часам. Я рассказывала ей о самых значимых моментах, а она попутно задавала вопросы, и, когда я, завершив свой рассказ, сказала: «Вот, собственно, и все» – она ответила: «Хорошо» – и начала делать записи в блокнот, лежащий на коленях. Она писала минут пять, заполняя одну страницу за другой. Наконец, не поднимая взгляда от блокнота, она сказала:

– Поскольку с вашим мужем я не встречалась, то могу лишь делать некоторые предположения о его психическом состоянии. Важно, чтобы вы понимали это с самого начала. Я высказываю только свои предположения. Профессиональные, но все же предположения. Ваш муж, Роджер, пережил серьезную психологическую травму, вызванную смертью его сына. Смерть ребенка никогда не проходит бесследно для родителя, независимо от возраста ребенка и от того, насколько сложными были их отношения. Кроме того, в вашем случае роль сыграли осложняющие факторы. Роджер испытывал противоречивые чувства по отношению к Теду, вполне объяснимые тем, что вы мне рассказали об их прошлом, но, тем не менее, довольно неприятные для родителя. По мере взросления Теда эта противоречивая ситуация, вместо того, чтобы прийти к разрешению, обострилась, – питаемая, полагаю, неразрешенными проблемами Роджера со своим отцом, – а прямая конфронтация в вашей квартире позволила сдерживаемым эмоциям выплеснуться в форме гнева и физического насилия, достигнув своего апогея тогда, когда, по вашим словам, Роджер проклял Теда. Какое бы удовольствие не принесла подобная эмоциональная разрядка в краткосрочной перспективе – думаю, ваш муж чувствовал облегчение, как только высказал все эти чувства вслух, – спустя некоторое время она погрузила его в еще более сильное психическое состояние дискомфорта. А затем Тед – объект, десятилетиями вызывающий противоречивые эмоции, – был убит. Эта смерть подобна огромному черному магниту. Она притягивает к себе все эти сложные чувства и не отпускает их, тем самым значительно осложняя любые попытки Роджера совладать с ними. Как вам такая версия? Я вас еще не утомила?

Она подняла взгляд.

– Пока нет, – ответила я.

– Роджер должен найти способ смириться со своими чувствами к Теду, ведь даже если Тед мертв, то их отношения с Роджером все еще живы. Как вы и сами понимаете, ситуация довольно щекотливая. Эту проблему надо решать, причем чем скорее, тем лучше. Роджер мог выбрать благоприятный путь, поговорив с вами или с врачом, но он этого не сделал. Он мог прибегнуть к алкоголю или легким наркотикам, чего он, к счастью, тоже не сделал. Он мог найти творческую отдушину: записать свои воспоминания о Теде или обратиться к нему в письмах – такие упражнения я обычно советую в подобных ситуациях. Роджер выбрал не совсем схожий, но связанный с последним пунктом курс действий. Он придумал сценарий, который позволит ему достичь непосредственного разрешения внутреннего конфликта, а именно – сценарий, в котором Тед стал призраком. Интересно, что он создал ситуацию, в которой Тед преследует его. И в ней именно Тед является инициатором их примирения. То, что Роджер спроецировал свои самые глубокие желания на призрак своего сына, говорит о том, что даже в такой личной фантазии Роджер не способен в полной мере признать как свои действия, совершенные в прошлом, так и, полагаю, оставшиеся после смерти Теда чувства.

– Хорошо, – ответила я. – Роджер живет в своей фантазии.

Меня так и подмывало фыркнуть «Да ну?», но я сдержалась.

– Так что же будет дальше?

Доктор Хокинс развела руками.

– Не могу сказать точно. Пожалуйста, не забывайте, я мыслю гипотетически.

– Я понимаю, – сказала я. – Но я хочу услышать ваше мнение.

– Маловероятно, что Роджер сможет в одиночку справиться с этой фантазией. Я бы сказала, маловероятно в значении «невозможно». Судя по тому, что вы мне рассказали о состоянии его рабочего кабинета, он уже слишком многое вложил в созданный им сценарий, чтобы отказаться от него, не прибегая к помощи профессионала.

– Что, если он откажется от этой помощи?

– Фантазия будет продолжаться. Она может длиться долгое время, прямо пропорциональное тому, которое Роджер будет способен отрицать тщетность своих попыток связаться с Тедом. Со временем такие попытки могут привести к депрессии. Собственно, я бы сказала, что наверняка к ней приведут. Или могут вылиться в саморазрушающее поведение, которое я упоминала: алкоголь или наркотики. Вероника, я понимаю, как тяжело вам такое слышать, но, если не вмешаться сейчас, вашему мужу не станет лучше. На данный момент для него все это не может хорошо закончиться. Нельзя терять ни минуты. Разум – это тоже орган; чем раньше обнаружится проблема, тем легче ее лечить.

На этом наша консультация закончилась. Пока я выписывала чек, я спросила ее:

– А если бы я вам сказала, что считаю, что в фантазии Роджера что-то да есть?

– Что вы имеете в виду?

Я оторвала чек из чековой книжки и протянула его доктору Хокинс.

– Что, возможно, Роджера на самом деле преследует призрак его сына.

Она молча заполняла квитанцию, но я слышала, как крутятся шестеренки у нее в голове. Отдав мне квитанцию, она ответила:

– Тогда я бы сказала, что вы потворствуете воображению своего мужа. Возможно, из-за того, что чувствуете себя виноватой; считаете, что стали причиной последней ссоры Роджера и Теда. Я бы подчеркнула, что фантазия Роджера – всего лишь фантазия. Я бы повторила, что ситуация может закончиться очень плохо, и настоятельно бы порекомендовала вам самой обратиться за консультацией как можно скорее. Не хотите записаться на следующий прием?

– Нет, спасибо, – ответила я, складывая квитанцию в сумку.

– Вы уверены?

– Нет.

– Вероника, – начала доктор Хокинс, – не поймите меня неправильно, но мертвых стоит бояться. И я сейчас не о летающих белых простынях. Я говорю о потерях, и как они нас травмируют. Мертвые алчны. Всегда ненасытны. Они готовы забрать все, что мы можем им предложить, и этого все равно будет мало. Всегда будет мало. Двадцать лет назад моя сестра умерла от лейкоза, и я до сих пор скорблю о ней. Мертвые никогда не будут счастливы. С ними невозможно достигнуть какого-то загадочного понимания. Такое встречается только в фильмах и плохих книгах по самосовершенствованию. Прошу прощения за то, что мне пришлось прибегнуть к метафорам, но, надеюсь, теперь моя точка зрения вам ясна. Оставьте мертвых в покое и позаботьтесь о своей собственной жизни.

– А если мертвые только препятствуют этому? – спросила я.

– Для этого и существуют психиатры, – ответила она.

«А еще для того, чтобы сдирать по сто пятьдесят баксов в час», – думала я по дороге домой. За исключением слов доктора Хокинс о покойных в самом конце нашей встречи, я не услышала ничего удивительного или интересного. Не нужно быть дипломированным врачом, чтобы связать созданный Роджером сценарий с его потребностью разобраться в своих «противоречивых эмоциях». Как и не требуется большого ума, чтобы понять, что в своих действиях я, скорее всего, руководствуюсь чувством вины. Если уж на то пошло, то и без ученой степени понятно, что покойники беспощадны; хотя стоит отдать должное доктору Хокинс: эта мысль меня зацепила. Знаю, знаю. Чего я там сидела, если мне так не понравилось? Почему терпела до конца сеанса? Главным образом потому, что я хотела быть уверена, что этот вариант мне точно не подходит. Если бы случилось что-то еще, я бы не хотела сокрушаться: «Ах, если бы только я могла с кем-нибудь поговорить!» Но я нашла специалиста, ее совет оказался бесполезным, и я могла двигаться дальше.