Бегемот - Скотт Вестерфельд

В гостинице конторщик сказал им, что нынешний месяц у мусульман считается священным, а потому весь город до захода солнца соблюдает пост. Теперь же, с наступлением темноты, все торопятся наверстать упущенное.

— Что-то германцев особо не видно, — поделился сомнением Бауэр. — Может, где-нибудь в городе есть пивная?

— Не знаю, как османы относятся к пиву. — Алек жестом позвал мальчишку-разносчика со стеклянными чашечками. — А вот кофе у них отличный.

Остановив мальца, он указал на поднос. Тот кивнул и жестом поманил за собой, сноровисто пробираясь сквозь толчею; временами он притормаживал и нетерпеливо дожидался, когда Алек с Бауэром его догонят.

Через какое-то время мальчишка подвел их к большому шатру на краю рынка. Из открытых дверей шел аромат крепкого кофе, черного чая и шоколада, а под потолком стелился шлейф табачного дыма.

Когда Алек заплатил провожатому за хлопоты, Бауэр определил:

— Похоже, мы там, где надо, господин.

Алек огляделся. Под навесом кофейни висели кайзеровские флажки, а внутри привольно гремела германская застольная песня.

— Этот мальчуган вмиг распознал в нас жестянщиков, — понял Алек и удрученно вздохнул. — Так что смотреть в оба. И чтобы никаких больше «господинов», Ганс. Я же просил.

— Прошу прощения… Фриц.

У входа Алек остановился в нерешительности. Что же, воздушные корабли кайзера разыскали его даже в глухой горной долине среди Альп. Может, действительно лучше держать врага в пределах видимости?

Расправив плечи, он с нарочитой непринужденностью зашел в кофейню.

В большинстве своем здесь сидели германские инженеры. Некоторые все еще в рабочих спецовках и комбинезонах с пятнами машинного масла после рабочего дня. Алек в своей новенькой псевдотурецкой одежде выглядел явно не к месту.

Не без труда найдя свободный столик, он заказал кофе у паренька в тюрбане, который вполне сносно изъяснялся по-немецки.

Когда тот ушмыгнул выполнять заказ, Алек покачал головой.

— Вступят османы в войну или нет, германцы все равно уже заправляют этой страной.

— И даже видно почему, — сказал Бауэр, кивнув на стенку у Алека за спиной.

Обернувшись, тот увидел большой пропагандистский плакат; примитивную агитку из тех, что неизменно вызывали презрение у его отца. Внизу плаката в виде карикатурного человечка был изображен Стамбул, весь опутанный паровыми трубами и железнодорожными рельсами. Свесив ножки, город-человечек сидел на двух проливах. При этом с одной стороны, из-за Черного моря, над ним нависал русский медведь, а с другой, со Средиземного, вздымался британский лев. Венчала плакат гадкая, лезущая из-за горизонта химера — дарвинистский зверь-фабрикат, составленный из нескольких уродливых тварей. На голову гадины был криво надет продавленный котелок; в одной когтистой лапе химера держала дредноут, в другой — мешок с деньгами. На плече у химеры восседал маленький толстяк с надписью «Уинстон Черчилль» и смотрел, как его химера угрожает сверху крохотным мечетям и домишкам. «Кто защитит нас от этих страшилищ?» — гласила готическая надпись внизу плаката.

— Это, наверное, «Осман», — догадался Бауэр, указывая на дредноут.

Алек кивнул.

— Как странно: если бы лорд Черчилль не похитил этот корабль, «Левиафан» не отправился бы через всю Европу, а мы так и сидели бы в том альпийском замке.

— Там нам было бы чуточку безопаснее, — сказал Бауэр и с улыбкой добавил: — Правда, куда как холоднее. И никто не подносил бы нам отменный турецкий кофе.

— Так вы полагаете, Ганс, что я все-таки сделал правильный выбор: к чертям эту безопасность?

— Выбора-то у вас, господин… то есть Фриц… особого не было, — пожал плечами Бауэр. — Оставалось лишь разбираться с тем, с чем вы столкнулись, вне зависимости от планов вашего отца. Каждый человек рано или поздно оказывается перед таким выбором.

От благодарности за эти слова у Алека защипало в глазах. Прежде он никогда не интересовался мнением Бауэра. Теперь же, действуя в команде, отрадно было убедиться, что о нем, Алеке, не думают как о конченом идиоте.

— А ваш отец, Ганс? Он, небось, считает, что вы дезертир?

— Мои родители, верно, обо мне и думать забыли, — невесело усмехнулся капрал. — Слишком много ртов им приходится кормить. То же самое, наверное, и с Хоффманом. Ваш отец специально отобрал вам в помощники несемейных.

— Весьма любезно с его стороны. — До Алека вдруг дошло, что он и его люди в каком-то смысле все сироты. — Ничего, Ганс, вот кончится война, и клянусь, вы у меня никогда не будете ходить голодным.

— Это мой долг, Фриц. Так что не стоит благодарности. Да и если на то пошло, в таком городе голод никому не грозит.

ТУРЕЦКАЯ КОФЕЙНЯ

Принесли кофе, густой, как черный мед, с шоколадным запахом; по вкусу ну никак не сравнимый с тем, что они варили на спиртовке в заснеженных Альпах. Алек не спеша потягивал крепкий напиток в надежде на то, что благородный вкус и аромат прогонят мрачные мысли. Попутно он прислушивался к разговорам за соседними столиками, где сетовали на задержки с поставками запчастей и на то, что письма из дома проходят цензуру. Бельгия уже почти пала. Скоро очередь и Франции. А затем останется лишь марш-бросок по дарвинистской России да удар по Британским островам. Кто-то спорил, что война обещает быть долгой, но Германия в конце концов все равно победит: куда там зверятам-фабрикатам до германской стали и храбрости тевтонов.

Судя по разговорам, никого особо не волновало, вступят османы в войну или нет. Германцы были уверены в себе и своих союзниках-австрийцах.

У высшего командования взгляды с этим, понятно, могли и не совпадать.

Неожиданно слух Алека уловил английскую речь. Обернувшись, он увидел, как между столиками, чего-то домогаясь, пробирается странный тип, вызывая в ответ на свои речи лишь недоуменное пожатие плеч. Одет этот тип был в видавшую виды куртку и сплющенную шляпу, а на шее у него висел складной фотоаппарат. На плече, таращась буркалами из-под воротника куртки, сидело что-то похожее на лягушку. Фабрикат, что ли?

Дарвинист? Здесь, практически на германской территории?

— Прошу прощения, джентльмены, — умоляюще обратился он, поравнявшись со столиком Алека. — Никто из вас, часом, не говорит по-английски?

Алек слегка растерялся. Акцент у этого человека был не вполне знакомый, да и на англичанина что-то не похож.

— Ну я, — сказал-таки Алек. — Немножко.

Человек, просияв, распростер руки словно для объятия.

— Шикарно! Я Эдди Мэлоун, корреспондент «Нью-Йорк уорлд»! Ничего, если я задам вам несколько вопросов?

Человек, не дожидаясь приглашения, сел и, щелчком пальцев подозвав официанта, потребовал кофе.