Наум Эйтингон - карающий меч Сталина - Эдуард Шарапов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На заседании суда в последнем слове он заявил:
«Вы судите меня как человека Берии. Но я — не его человек. Если я — чей-то, тогда считайте меня человеком Дзержинского. Но если быть более точным, то я — человек партии. Я выполнял ее задания и государственные. И с вами о них я говорить не буду. Я считаю, что моя жизнь не дороже государственных тайн, которыми я обладаю.
А по вашим лицам я вижу, что вы уже все решили. Поэтому — молчу…»
Генерал Эйтингон полностью отбыл свой срок во Владимирской тюрьме, вместе с Судоплатовым и Матвеем Штейнбергом, разведчиком-невозвращенцем, который все-таки вернулся в 1956 году из Швейцарии и получил 12 лет тюрьмы.
Некоторые бывшие коллеги и люди, знавшие его в боевой обстановке, не захотели помочь, как, например, маршал Родион Малиновский, министр обороны СССР, знакомый по Испании. Но вступились Герои Советского Союза Евгений Мирковский, Станислав Ваупшасов, Кирилл Орловский (первый выступил с ходатайством полностью реабилитировать и освободить из тюрьмы Эйтингона еще в феврале 1958 года), Долорес Ибаррури, руководители французской и австрийской компартий, приехавший в Москву после 20 лет тюрьмы Рамон Меркадер (в 1960 году стал Героем Советского Союза) и его мать Каридад писали письма в ЦК с просьбой о пересмотре дела Судоплатова и Эйтингона.
Даже будучи в заключении, старые чекисты жили интересами дела. В 1962 году после создания в США диверсионных сил специального назначения («зеленые береты») Эйтингон и Судоплатов написали из тюрьмы письмо Хрущеву о необходимости организации аналогичных подразделений в СССР.
Эйтингона выпустили на свободу 20 марта 1964 года Незадолго до этого во Владимирской тюрьме ему была сделана сложная операция, но его удалось спасти. Перед операцией Эйтингон послал личное письмо Никите Хрущеву, где кратко описал свою прошлую жизнь, службу и годы, проведенные в заключении. Он спрашивал Хрущева: «За что меня осудили?» Призвав лидера партии и государства освободить осужденного на 15 лет Павла Судоплатова, Эйтингон заключает послание словами: «Да здравствует коммунизм! Прощайте!»
* * *
Эйтингону после хлопот семьи и друзей разрешили проживать в Москве и получать пенсию в 70 рублей. Он работал переводчиком и редактором в издательстве «Международная книга» (всего он знал 4 языка — английский, французский, испанский и немецкий). Пытался добиться справедливости к себе. В середине 70-х годов он писал члену Политбюро ЦК КПСС, председателю КГБ СССР Андропову (мы вспоминали это письмо в начале книги):
«В 1925 году, перед отъездом в Китай (это был мой первый выезд за кордон), я вместе с бывшим в то время начальником иностранного отдела ГПУ тов. Трилиссером был на приеме у товарища Дзержинского. Он, после того как коротко объяснил обстановку в Китае и указал, на что следует обратить особое внимание, сказал: „Делайте все, что полезно революции“. И я следовал всю жизнь этому напутствию и делал всегда то, что считал полезным и нужным Советской власти и партии …
И легко себе представить, каким нелепым, диким и непонятным явился для меня мой арест.
Ни во время предварительного следствия, которое длилось четыре года, ни во время суда, так же как и в настоящее время, я ни в чем себя виновным перед советской родиной и партией не признавал и не признаю. Тем не менее меня приговорили к 12 годам тюрьмы, которые я провел во Владимирском централе.
Я обращаюсь к Вам с просьбой как к члену Политбюро ЦК КПСС, то есть той партии, в которой я состоял с 1919 года, вместе с ней боролся и защищал от врагов внутренних и внешних завоевания Октябрьской революции. Во-вторых, как к руководителю чекистских органов, в которых я проработал всю свою жизнь. Очень прошу Вас помочь мне, чтобы как можно скорее разобрались с моим делом о реабилитации и восстановлении в партии».
Но все попытки добиться реабилитации отвергались. Член Политбюро, секретарь ЦК Михаил Суслов (с которым у Эйтингона, по некоторым данным, было столкновение еще в Литве, где тот был уполномоченным ЦК) заявил Меркадеру:
«Мы решили для себя судьбу этих людей раз и навсегда. Не суйте нос не в свои дела».
Утешение он, возможно, находил в семье. Женщины любили разведчика. Он был пять раз женат, трижды — на сотрудницах. Александра Васильевна Кочергина работала в контрразведке. С ней Эйтингон был в Испании. Кочергина была награждена в 1937 году орденом Красной Звезды.
В 1941 году Эйтингон женится на Музе Григорьевне Малиновской (Вихиревой), спортсменке-парашютистке, с началом войны зачисленной в диверсионный отряд Особой группы. Вместе с ним она работала в Стамбуле. После ареста осталась ждать его с двумя детьми на руках. Последние годы женой Эйтингона была Евгения Пузырева — единственная женщина-сотрудница органов госбезопасности, награжденная британским орденом.
В трех браках было у Наума Исааковича четверо детей.
Сын от первого брака, Владимир Наумович, участник Великой Отечественной, офицер радиоконтрразведки, в 1951 году был уволен из органов, а в 1953 году и с машиностроительного завода в Воронеже. Но выстоял, стал ученым, деканом экономического факультета Воронежского университета. Леонид Наумович — технолог, мастер спорта по футболу. Муза Наумовна — педагог, тренер, мастер спорта по гимнастике. Во втором браке с Ольгой Георгиевной Васильевой Эйтингон воспитывал двух девочек — свою дочь Светлану и падчерицу Зою Васильевну Зарубину (ее отец — известный разведчик генерал-майор Василий Михайлович Зарубим). Она также работала в органах госбезопасности. Вот как отзывался о ней Судоплатов:
«Арест Эйтингона положил конец службе Зои Зарубиной в органах нашей разведки. Она успешно работала с материалами по атомному оружию, на Ялтинской и Потсдамской конференциях, но вынуждена была уйти из органов после его ареста. Прекрасное знание английского языка помогло ей стать одним из ведущих преподавателей Института иностранных языков, а позднее она руководила подготовкой переводчиков для Организации Объединенных Наций. Зоя Зарубина и сейчас прекрасный лектор, общественный Деятель, участник многих международных конференций».
Так что, как видим, детей своих Наум Эйтингон сумел вырастить людьми достойными.
В конце жизни Эйтингон испытывал, видимо, определенную неудовлетворенность. По мнению Судоплатова, Эйтингон оказался настроенным более реалистично в оценке советских порядков, чем он. Эйтингон часто говорил, к примеру, что партия больше не является отрядом единомышленников, преданных социалистическим идеям и принципам справедливости, а стала всего лишь машиной для управления страной. «Сначала шутки Эйтингона в адрес руководства страны расстраивали меня, но затем я привык к ним и стал понимать, насколько он прав, полагая, что наши лидеры ставили свои собственные корыстные интересы выше интересов народа и Советского государства» — вспоминал друг и соратник Эйтингона.
Умер Наум Исаакович 3 мая 1981 года. Никаких некрологов в газетах не было. Во время похорон на Донском кладбище в Москве Герой Советского Союза полковник Евгений Иванович Мирковский сказал: